— Да, господин, — ответила я. — Такова была последняя воля господина Даккора.
— Вот именно, — произнес Райгор, глядя на Айну. Глаза его блестели опасным сухим блеском, а пальцы жгли мое плечо сквозь одежду, будто раскаленное железо. — А последняя воля — закон. Тем более воля князя. И да будет так!
Не помню, как я дотерпела до конца вечера. У нас не прекращали бы поминок до рассвета третьего дня, вспоминая деяния ушедшего — а у Даккора их хватило бы и на больший срок! — но у равнинных такое не было принято. Я спаслась постыдным бегством, скрылась в своих покоях и в последующие дни старалась не высовываться оттуда, чтобы не столкнуться с Райгором.
Новости мне приносила Мадита: жизнь в княжестве шла своим чередом, а если и случались какие-то неурядицы, о них ничего не говорилось.
Впрочем, Мадиту больше интересовали слухи и сплетни. Так, она донесла, что сильнее всего молодому князю докучают не враги, не разбойники и даже не казнокрады, а благородные девицы со своими бойкими мамашами. Еще бы, такой жених пропадает… И ведь не всякую выставишь прочь, не учинив обиды!
— Снова гости, — сказала она, гася свечи, — повара с ног сбились, поди наготовь на такую ораву! Гулять будут до утра… Хорошо еще тут почти ничего не слышно, верно, госпожа?
Я кивнула: отзвуки веселья до моих покоев не доносились.
— Иди спать, — сказала я, — или ты опять на конюшню?
— Ну так… если дозволите… — засмущалась она.
— Дозволяю, — серьезно ответила я. — Держи вот яблоко, дай Серебряному от меня. Я сама не пойду, слишком уж много чужаков кругом.
— Он поймет, он прямо как человек, — заверила Мадита, засунув яблоко в карман. — Иногда как глянет, так и думаешь: вдруг, как в сказке, это вовсе не конь, а рыцарь зачарованный?
Я только улыбнулась в ответ, а когда она убежала, кутаясь в шаль, вынула маску из тайника: его я обустроила на полке с книгами, потому что уверена была — туда никто, кроме меня, не полезет. Мадита до книг и дотронуться боялась — я ей еще когда сказала, что они очень дорогие, так что сама пыль смахну, не переломлюсь, — а чужих в комнате не бывало. Конечно, если бы мои покои вздумали обыскать, то нашли бы маску, но пока обходилось…
— Я только еще разок попробую, — шепотом произнесла я, сев перед зеркалом.
Облик княжны Айны удавался мне отлично, но я придумывала все новые и новые лица, и это увлекало не на шутку. Себя бы так не забыть, думала я порой и тут же снимала маску…
Свеча уже почти догорела, и хоть это мне не мешало, я подумала, что нужно ложиться. И тут в дверь постучали… Я решила было, что померещилось, но стук повторился.
— Кто там? — спросила я, пряча маску на полке.
— Райгор, — был ответ, и я едва не уронила на пол книгу в тяжелом переплете. Грохоту было бы! — Я тебя разбудил?
— Нет, господин, я еще не спала. Что вам угодно?
— Видишь ли, твоя спальня — последнее место в замке, где меня будут искать.
— Кто же вас ищет? — удивилась я.
— Угадай, — тихонько рассмеялся он. — Открой дверь, Альена.
— Простите, господин, не открою, я не одета.
— Что за печаль? Я ведь женюсь на тебе, так что увижу все твои прелести…
— Вот когда женитесь, тогда и увидите, — ответила я. — Хотя, право слово, нечем там любоваться. Вот ваша матушка была красавицей, а я…
— Да не была она такой, — грустно сказал Райгор за дверью. — Я же сказал, в замке нет ее прижизненных портретов… Это отец придумал легенду, чтобы объяснить, почему не хочет жениться во второй раз. Дескать, предан памяти жены, равной ей не найти… А если очень часто повторять что-то, люди начинают верить, даже те, кто ее помнил.
Я молчала.
— Отец ведь поздно женился, — продолжил он после паузы. — Она была на двадцать с лишним лет моложе его… Знаешь, не самого знатного рода, и приданого-то с гулькин нос, и не красавица писаная, а вот поди ж ты! Отец за ней ухаживал, как мальчишка… Он очень ее любил.
— А она его? — спросила я, не вполне понимая, к чему этот рассказ.
— И она его, — твердо ответил Райгор, и я поняла, что наверняка он этого не знает. — Она… она умерла, когда мне и двух лет не было, я ее совсем не помню. А отец так и не женился больше. Наследник есть, а мачеху для меня он брать не хотел.
Снова воцарилась тишина.
— Отец не дожил до нашей свадьбы, жаль… Он говорил, ты чем-то напоминаешь ему мою мать.
Я вспомнила, как Райгор в запале предложил отцу самому жениться на мне, но промолчала. Не стоило вспоминать о таком.
— Не откроешь, значит? — снова спросил он.
— Уж простите, господин, но я воспитана в тех краях, где жениху даже лицо невесты до свадьбы видеть не полагается, не говоря уж о прочем, — приврала я. — И я не знаю, кто там с вами за дверью. Этак открою, а вы заявите, что я не вам отворила, а вашему гостю или вовсе оруженосцу и свидетелей — толпа. И разве можно жениться на опозоренной, даже если отец завещал?
За дверью царила тишина.
— Если хотите, ломайте двери. Засов здесь крепкий, сколько-то продержится, а я тем временем успею в окошко выпрыгнуть, — добавила я. — Высоко, но… лучше смерть, чем позор!
Признаюсь, я невольно давилась от смеха, повторяя фразы из здешних рыцарских романов, но Райгор, должно быть, принял эти звуки за всхлипы, поскольку произнес:
— Не думай обо мне хуже, чем я того заслуживаю, Альена.
— Всякому благородству есть предел, — припомнила я еще один подходящий оборот, — а вы, господин, еще и нетрезвы… Когда же человеком управляет не разум, а вино, он способен на самые мерзкие поступки, о которых сам же и пожалеет, но будет слишком поздно!
— Поверь, я не желал ничего дурного, — устало сказал он. — И я до отвращения трезв. Знаешь, сколько ни выпью, стоит взглянуть на всех этих девиц — так трезвею. Не иначе тело умнее меня и старается не наделать спьяну того, за что потом придется расплачиваться голове!
— Завидую вашему здравомыслию и самообладанию, господин, но дверь все равно не открою.
— Ясно… Что ж, спрячусь на конюшне, — усмехнулся он, и мне вдруг захотелось отодвинуть засов, но… будто чьи-то ледяные пальцы удержали мою руку.
— Доброй ночи, господин, — сказала я и добавила не без расчета: — Вам ведь вовсе не обязательно жениться на мне. Я знаю, почему господин Даккор так настаивал на нашей женитьбе: это все из-за перевала, верно?
— Да, — услышала я после долгой паузы.
— Хотите, я подарю его вам или продам… недорого, что там продавать-то? Скалы да горелые развалины?
На этот раз молчание длилось дольше.
— Не говори глупостей, Альена, — сказал наконец князь. — Я женюсь на тебе, но не из-за проклятого перевала, а потому, что такова была последняя воля моего отца. Ты слышала его слова собственными ушами. И ты считаешь, что я способен ослушаться его?
