– Уворен один из таких?
– Да, – ответил Грей. – Он без ума от своей репутации, но не стоит его недооценивать. Все это далось ему очень тяжелым трудом. Когда он выбрал в качестве оружия Костолом, это выглядело как шутка. Все думали, что он поступил так для поднятия авторитета, не более того. Использовать иное оружие, чем меч – это редкая привилегия, и он ею воспользовался, чтобы подчеркнуть свой статус. Уворен едва справлялся с весом Костолома, и когда дрался – выглядело это неуклюже и по-детски. Но он тренировался каждый день – упорно и подолгу. Гораздо дольше и упорней, чем те, кто бьется мечами. А потом мы увидели его в бою при Ойфервике, расшвыривающего налево и направо рыцарей, чтобы расчистить себе путь к королю Оффа. Эти закованные в броню воины стали вдруг абсолютно беспомощны и уязвимы. Так что да – он тот, кто может сражаться где угодно.
– Проклятье! – выругался Роупер.
– Вот именно, – согласился с ним Грей. – Подумайте лучше о другом, милорд: величайшие воины способны сражаться на любой арене, но, возможно, величайшие правители могут побеждать и без сражений?
Они продолжали двигаться вперед. В первый день легионы преодолели одиннадцать лиг,
[27] четыре из которых были пройдены по бездорожью. Они пролезали через поваленные деревья и преодолевали разлившиеся ручьи, и в конце концов вышли на обычную анакимскую дорогу, которая петляла через лес, огибая препятствия и сливаясь с местностью.
Вечером, поедая из миски разваренную вяленую баранину, Роупер размышлял о том, что хотя легионеры и устали, у них явно прибавилось воодушевления. Частично это объяснялось уже одной одержанной победой над сатрианцами, но здесь присутствовало и кое-что новое: Роупер начинал понимать, что солдаты под его командованием становятся радостнее, когда у них появляется цель. Теперь они знали точно, куда идут и зачем, поэтому выполняли приказы с большей готовностью. Теперь не было никакой разобщенности между их обязанностями и конечной целью похода. Теперь каждое их действие вносило свой вклад в будущий разгром сатрианцев.
* * *
На следующий день Роупер стал усиленно торопить легионы. Он слез с Зефира, взвалил на плечи свой вещевой мешок и быстро пошел вперед. Промаршировав вдоль колонны, Роупер вскоре поравнялся с легионом Пэндиен. В начале года, выдернутый из берьясти – учебного заведения для мальчиков, вышедших из возраста хасколи, – он прошел среди Пэндиенов ускоренное обучение тому, что необходимо было знать будущему правителю. Теперь, когда он проходил мимо, некоторые радостно кричали, и Роупер оборачивался, чтобы поприветствовать и обменяться с ними парой слов. Здесь у него было множество знакомых. Это был единственный легион, который испытывал к нему хоть какую-то симпатию, когда он только-только приступил к командованию. Теперь он встретил здесь полдюжины старых друзей, приветствовавших его криками:
– Лорд!
– Юный Лорд!
Роупер скупо, но искренне улыбался, шагая с ними в ногу.
– Вы снова идете твердой походкой, лорд, – заметил низкорослый легионер с широкой улыбкой.
– Не будем об этом, – ответил Роупер.
В последний раз он общался с ними, сидя за общим столом на празднике в честь Авадона. Это был первый пир Роупера в качестве воина.
– А я бы повспоминал, лорд, – сказал другой легионер, с приплюснутым искривленным носом.
Низкорослый воин сжалился и сменил тему:
– Ну и каково это – отдавать приказы, лорд?
– Дело есть дело, – ответил Роупер уклончиво. Они могли быть его друзьями, но он не хотел разрушать излишней откровенностью тот образ, который пытался создать. – Хотя я бы не отказался изобразить Всемогущий Глаз на своем гербе. Это что-то да значит.
Низкорослый хмыкнул:
– А что бы мы изобразили на гербе молодого лорда, будь на то наша воля?
Это была любимая походная игра легионеров.
– Может быть, сову? – предложил один из солдат.
– Он не такой разумный, как сова, – заметил легионер с приплюснутым носом. – Лучше землеройку. В честь безумного наскока на сатрианский лагерь.
Солдаты отреагировали на шутку дружным смехом.
Роупер кисло взглянул на говорившего:
– Неумно заявлять такое человеку, который реально может изменить твой герб, Отар, – сказал он. – Тебе очень подойдет чертополох.
Марш продолжался. Перед Пэндиенами шагал Собственный Легион Рамнея, и Роупер ускорил шаг, желая взглянуть на элиту Черной Страны. Он заметил, что даже во время марша они старались отличаться от обычных легионеров. Солдаты шли ровнее, говорили больше и держались с тем особым самодовольством, которое приобретали сразу же, как только становились частью этого почитаемого легиона. Все знали, что, вступив в Легион Рамнея, человек немедленно и навсегда прощался со старыми друзьями, поскольку разговаривать с ними ему становилось невыносимо.
Рассматривая их, Роупер нахмурился. Один из легионеров, чрезвычайно высокого роста, шел налегке, в то время как бредущий рядом с ним солдат нес сразу два вещевых мешка – повесив один за спину, а другой на грудь. Высокий легионер не производил впечатления уставшего человека, напротив – он жизнерадостно хохотал, общаясь с кем-то, кто шел рядом. Судя по всему, он просто взвалил свой мешок на соседа, который понес его без всякого ропота, но и без радости, судя по мрачному выражению лица. Сократив дистанцию, Роупер увидел, что легионер без мешка – это Вигтр Быстрый, тот самый ликтор огромного роста, который наблюдал за молитвой Священной Гвардии. Проходя мимо, Роупер задумчиво смотрел на него, гадая, кроется ли за этой сценой нечто большее, чем очевидная склонность к безделью.
Когда он вернулся к Пэндиенам, было уже не до разговоров. У солдат не осталось сил ни на что, кроме дороги.
Легионы шагали до тех пор, пока солнце не проделало весь дневной путь и не скрылось за горизонтом. В свете догорающего дня солдаты старались как можно скорее разбить лагерь, чтобы успеть до наступления темноты. В течение дня Роупер насчитал тридцать пять дорожных столбиков, обозначавших мили, что соответствовало примерно двенадцати лигам.
[28] До Харстатура оставалось семь.
К вечеру даже у Хелмица дрожали руки от усталости, в результате чего разведение огня заняло целых десять минут. Слишком самолюбивый для того, чтобы заимствовать горящую головню из чьего-нибудь костра, Хелмиц упорно высекал искру, пока наконец не поджег кусок горелого льняного полотна, который использовал в качестве трута. Затем терпеливо подождал, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и сунул тлеющую ткань в связку драного лыка. Костер наконец-то запылал. Спустя некоторое время луну затянуло тучами, и тьма вокруг стала практически непроглядной.
Они собрались у колеблющегося света костра и снова стали варить вяленую баранину. Текоа сидел с безнадежно задумчивым видом и почти не отвечал на вопросы. Даже Прайс сегодня был молчаливее, чем обычно, явно утомившись после трудного дня. И только Грей, к счастью, продолжал говорить. Не встречая ни малейшего возражения, он безраздельно господствовал над усталой аудиторией.
