Последующая битва оказалась очень напряженной, как и следовало ожидать. Роупер предполагал увидеть состязание в боевом мастерстве: героические схватки на мечах и сражения один на один. Но на Гитру все решала физическая сила и крепость мышц. Анакимская линия сильно надавила на сатрианскую. Шеренги противника прогибались и сминались от колоссального натиска. Время будто замедлилось. Тела сатрианцев отжимались назад, сдавленные между теми, кто подпирал их сзади, и более сильно, более неумолимо напиравшими на них с фронта анакимами. Сатрианские шеренги взрыхлялись и разламывались, словно земля, тяжело переворачиваемая плугом. Про мечи уже почти никто не думал. Над полем висел один сплошной хрип. Упавшие и затаптываемые сатрианцы боролись за каждый глоток воздуха.
И повсюду стояла металлическая вонь. Жидкая грязь пахла металлом. Кровь пахла металлом. Металлом пах даже сам скрежет доспехов.
Противники сходились трижды, и трижды это не приводило ни к чему, кроме изнурительного бездействия. Тогда сатрианцы отступили назад и перестроили передние шеренги, чтобы хлынуть еще одной волной на тяжело переводивших дыхание легионеров. Спешенные тяжелобронированные рыцари присоединились к последней атаке, встав в центре – прямо напротив Священной Гвардии. Сражение приняло другой характер. Анакимы потеряли тридцать одного гвардейца убитыми и еще пятьдесят – ранеными. Рыцари намного превосходили по численности Гвардию, смертельно усталые легионы начали отступать с занятых позиций. Но тот день спасли Грей, Прайс и Леон.
Сперва Прайс, словно обезумев, с пронзительным криком кинулся на плотный строй рыцарей, стараясь даже не убить их, а свалить с ног. Его ярости хватило на то, чтобы создать небольшой пролом, который вовремя заметил Грей. Он устремился туда вслед за своим протеже, и вместе они исполнили роль наконечника копья, телом которого стала Гвардия, прошедшая сквозь строй рыцарей и разорвавшая его на части. Оказалось, что там же, за спинами рыцарей, находился сам лорд Нортвикский, безобразно оравший на своих солдат. Прайс, Грей и Леон втроем напали на телохранителей лорда. Протеже и его наставник прикрывали Леона, а тот прорубался через воинов охраны лорда, чтобы отсечь голову вражеской армии. В общем-то, этого оказалось достаточно.
Но был еще один момент, о котором Роуперу хотелось поговорить.
– Все прошло чисто? – спросил он у Грея, наклонившись к нему поближе.
– Все, как мы договаривались, лорд, – ответил Грей, нисколько не заботясь о том, чтобы понижать голос. Роупер заметил, что Уворен отодвинулся уже на пару мест в сторону. – У нас было вполне достаточно настоящих трупов в возах, чтобы им даже не пришло в голову проверять тех, кто шевелился. Они отвезли нас прямо в хирургию. Ситуация стала несколько щекотливой, когда пришли хирурги, но нам удалось быстро нейтрализовать их и спрятать в операционной. Потом мы услышали приближение к городу маршевой колонны и стали ждать удобного момента. Захват Великих Врат прошел невероятно удачно. Все оказалось проще простого. И вот результат: мы взяли Хиндранн, и не пролили при этом ни капли крови.
И Грей широко улыбнулся Роуперу, который думал в тот момент о том, что он может править хоть целый век, но второй раз подобной впечатляющей победы ему уже не добиться.
Наконец принесли мясо – тушу великолепного вепря в хрустящей соленой корочке, обжаренную в меду. Блюдо внесли шесть девушек-служанок, заслуживших в свой адрес массу восхищенных возгласов. Вепрь прибыл в сопровождении легиона Гусей, легиона Уток и легиона Цыплят. Кроме того, на каждый стол водрузили по истекающему жиром поросенку, фаршированному упоительно пахнущей черемшой. К мясу подали двести караваев хлеба с толстой корочкой.
Роупер встал (слегка пошатнувшись) и поднял рог. В зале под сводчатым потолком немедленно воцарилась тишина. Воины рассеянно дожевывали, не спуская с Роупера глаз. Нахмурившись, он окинул всех собравшихся взглядом и произнес:
– За наших павших товарищей!
– За павших товарищей! – эхом откликнулся зал.
Все шумно повскакивали с мест. Раздался грохот как минимум трех упавших скамеек. По залу прошелестел тихий шепот – воины произносили вслух имена своих недавно погибших друзей. Роупер склонил голову, все еще держа рог на отлете, и также произнес одно имя:
– Кинортас…
Затем он поднял голову:
– Когда-нибудь мы обязательно с ними встретимся! А теперь – награды за отвагу!
Последняя фраза вызвала живой интерес. Теперь по залу пронесся тихий рокот, а не торжествующие крики, которыми приветствовалось все остальное в эту ночь, и наступила тишина.
– Эта война состояла больше, чем из двух битв. Их было три, и в первую мы оставили поле боя раньше сатрианцев.
Роупер замолчал и поднял руки, как бы пытаясь остановить те добродушные насмешки, которые сразу же последовали за этими словами. Люди смеялись над тем, что долгое время он считал своим величайшим позором. Но теперь можно было выдохнуть – тот пропитанный дождем день окончательно ушел в прошлое.
– Первую битву нельзя назвать славной, но доблесть, проявленная в самой безнадежной ситуации, стоит дороже любой другой. Нет никаких сомнений в том, что сегодня в этом зале было бы гораздо меньше празднующих, если бы не поступок Прайса Рубенсона. А возможно, нам было бы не до праздников вовсе. За убийство графа Уиллема, в то время как остальные уже поглядывали в сторону холмов, я вручаю ему знак награды за отвагу!
Раздался одобрительный рев.
Роупер повернулся к Прайсу и кивком подозвал его к себе. Прайс встал под радостные ликующие крики и подошел к Роуперу. Он уже привык к тому, что вызывал восхищение со стороны других воинов, поэтому на лице его не дрогнул ни один мускул. Подойдя к Черному Лорду, он опустился на одно колено, поднял руки и наклонил голову. Роупер возложил левую длань на голову Прайса, а в правую взял серебряный браслет. Прайс уже носил по одному такому браслету на каждом запястье, и Роупер добавил третий, закрепив на правой руке легионера.
– Редкая награда за редкое мужество, – сказал он, разглядывая глядящего ему в глаза Прайса. – Была б моя воля, я бы дал тебе две.
– Для меня честь получить даже одну, милорд, – сказал Прайс, у которого их было уже три.
Рекордом, который поставил Рейнар Высокий, были четыре награды за отвагу. Грей уже поделился с ними историей о том, как Рейнар погиб восемьдесят лет назад, заслужив свою последную награду. На то, чтобы заработать четыре, у него ушло сто двадцать лет жизни. Прайсу же едва исполнилось сорок.
У Грея, прожившего больше ста сорока лет, наград было всего две.
Как и у почти столетнего Уворена.
Роупер помог Прайсу встать, и они обнялись. Возвращался к своему месту Прайс под гром аплодисментов.
– У меня есть еще одна, – объявил Роупер. – Имя того, кто ее заслужил, не секрет для тех, кто был на Гитру, но прежде я должен еще раз выразить уважение Прайсу, так же как и Грею Конратсону.
При упоминании имени Грея воины принялись бить руками по столу в знак одобрения. Роупер поднял руку, и вновь воцарилась тишина.
