Для анакима дом – это нечто живое, то, что растет со временем. Он медленно погружает корни в землю – по мере того, как все больше воспоминаний о близких людях и особых моментах жизни становятся связаны с этим местом. Он становится единым целым с окружающими холмами, горами, лесами и реками. В ночное время анаким точно знает, какому моменту должно соответствовать то или иное расположение звезд, поэтому не нуждается в приборах для измерения времени. Ему известно, из-за какого пика покажется солнце в зимнее солнцестояние и как будет пахнуть земля, когда начнутся весенние дожди. Ему знакомы все старые деревья в лесу. Он знает, что мир населен духами, сотканными из ярких воспоминаний о людях, когда-то живших здесь или побывавших проездом. Оторванность от этих корней вызывала горькое чувство фраскала – завернутости в кокон – поскольку окружающая земля переставала дарить ощущение глубокой с ней связи.
Конечно, анакимам приходилось время от времени бывать за пределами своей страны. Они регулярно вторгались в Сатдол на протяжении столетий. А когда им казалось, что военный опыт, который они получали на острове, уже недостаточен, они посылали легионеров за море для участия в чужих конфликтах, чтобы те могли обновить свои быстро устаревающие военные навыки. Но такие командировки вызывали среди анакимов страшное уныние. По всеобщему мнению, именно этим объяснялся тот факт, что воевать против анакимов, находящихся на своей земле, было гораздо страшнее, чем против тех, кто оказывался на чужбине.
Как только Торри ушел, Роупер опустил дверной засов и закрыл ставни, поскольку тучи разошлись и обнажили луну, свет которой теперь ярко отражался от снежных наносов. Знает ли Кетура о том, что он держит Холодное Лезвие под кроватью? Это была последняя мысль, которая мелькнула в его голове перед тем, как он заснул. Возможно, потому Уворен и вооружил себя – каждую ночь в воспаленном мозгу Роупера эти два знаменитых оружия сталкивались в бою. Засыпая, он позволил себе погрузиться в эту темную битву.
На следующее утро, воскреснув в очередной раз после ран, нанесенных в ужасном сне Костоломом, Роупер оделся, чтобы совершить традиционный объезд улиц. Сегодня был самый холодный день за всю зиму, поэтому Роупер надел на себя целых две шерстяные туники: одну под низ – тонкую и хорошо подогнанную, другую – более свободную и толстую, которую затянул сверху поясом. Затем перчатки из козьей кожи, штаны из лосиной шкуры, высокие воловьи сапоги с шерстяными носками и все тот же волчий плащ. Надев его, он почувствовал, как что-то укололо его в спину. Скинув плащ и исследовав внутреннюю его сторону, он обнаружил приколотый к меху кусочек хлопковой ткани. Бегло взглянув на него, он решил рассмотреть подробнее и почти сразу же заметил напечатанное на нем изображение.
– Что это? – спросила Кетура.
Она уже стояла в дверях, полностью одетая, скрыв короткие волосы капюшоном. Заниматься плетением она не могла, поскольку к рукам ее до сих пор не вернулась былая чувствительность. Вместо этого она собралась сходить в Академию и поискать там какую-нибудь информацию о Криптее.
– Ничего, – ответил Роупер, скатав кусочек ткани в шарик и бросив его в огонь. – Наводи справки осторожнее. – Кетура кивнула. – Увидимся вечером, жена.
Улыбнувшись, Роупер поцеловал Кетуру, и она ушла. На столе остались лежать оставленные ею продукты – пласты вяленого лосося и брусника. Роупер сложил все в большой подсумок на ремне и пристегнул рядом Холодное Лезвие.
Прежде чем выйти, Роупер бросил последний взгляд на камин под огромной лосиной головой на стене. Комочек ткани медленно разворачивался от жара углей. Наконец он раскрылся достаточно для того, чтобы стало заметно напечатанное на нем изображение, – кукушка с распростертыми крыльями. Кукушка медленно поблекла, хлопок посерел и вдруг вспыхнул пламенем, но Роупер этого уже не видел, поскольку вышел из покоев.
Вместе с Хелмицем они пошли по улицам. Крепость выглядела гораздо веселее – для полудюжины общин сегодня был снят карантин, поскольку ни малейших признаков чумы среди них уже не обнаруживалось. Границы области, затронутой болезнью, сжимались с каждым днем, и Хелмиц радостно болтал о том, что чума вскоре уйдет окончательно.
Но мысли Роупера были заняты обнаруженной в одежде кукушкой. «Почаще оглядывайся» – гласил этот знак – Роупер был в этом совершенно уверен. Криптей давал ему понять: то, что Роупер сделал с друзьями Уворена – полноправными гражданами Черной Страны, защищенными древними обычаями, – не останется без ответа. Криптей знал, что правителю иногда приходится принимать трудные решения. Иногда ему приходится наводить порядок и показательно судить – для этого Криптей и дает ему некоторую свободу. Но если правитель начал злоупотреблять этой свободой, то вскоре может снова встретиться с матово-черным клинком. Но в этот раз он окажется в руках куда более умелого убийцы.
Роупер искренне надеялся, что Кетура не пострадает, если начнет задавать вопросы.
Кукушка на ткани – это был их способ приглашения к диалогу. Если Роупер хочет пережить зиму, ему надо срочно придумать ответ.
* * *
Академия для Кетуры всегда была любимым зданием. Расположенная в самом сердце Хиндранна, за кольцом внутренних стен, она, наряду с Главной Цитаделью и Священным Храмом, стоявшими рядом, считалась одним из наиболее бесценных сооружений Черной Страны. Академия была выстроена в виде широкой, ступенчатой округлой пирамиды, на верхнем уступе которой возвышалась башня, соперничавшая в своем стремлении дотянуться до небес с само́й Главной Цитаделью. Остальные уступы походили на высушенные пчелиные соты – больше окон, чем стен; больше пустоты, чем конструкций, чтобы оказывать как можно меньше давления на остров, на котором она располагалась. Окружало его глубокое озеро, исполнявшее роль защитной преграды, через которое в качестве моста была переброшена одна-единственная каменная нить.
В здании Академии Кетуре нравилось абсолютно все – и виноградная лоза, оплетающая его до высоты двадцати футов,
[44] и ориентировка пирамиды на древнее расположение звезды Тубан, и вода озера, чистая настолько, что иной раз вечерами было трудно определить ту границу, на которой холодный зимний воздух соприкасался с ледяной поверхностью. Это было лучшее сочетание дикости и пристанища, которое она встречала в своей суровой стране – идеальный сплав функциональности и формы. На самой вершине здания стояла огромная металлическая конструкция, ярко загорающаяся в свете солнечных лучей и неуязвимая для туч, – холодный серебряный глаз.
Пройдя по мосту (что едва ли было необходимо в это время года, поскольку во́ды озера со всех сторон сковало льдом), Кетура покровительственно улыбнулась паре берсеркеров, охранявших вход. Это была стража Академии, которую твердо учили распознавать мантии историков в любом состоянии – даже если берсеркеры впадали в буйство. Тем не менее решение доверить охрану Академии самым неуправляемым воинам Кетуре всегда казалось нелепым.
Она прошла мимо берсеркеров в открытую каменную арку, увенчанную высеченным из камня ангелом с распростертыми крыльями и огромными паукообразными руками, вступила в разверстую пасть Академии и оказалась внутри холодного зала, похожего на пещеру. Внутренние стены, изобиловавшие нишами, были оплетены точно такой же виноградной лозой, как наружные. В три стороны разбегались коридоры, а в центре зала находилась женщина, одетая в плотную, кремового цвета мантию служительницы. Женщина сидела на коленях перед небольшим костром, горящим в углублении на полу. Дым от костра уходил через отверстие в потолке, рядом стоял почерневший медный котел, наполовину заполненный бурлящей водой.
