Если бы мне сказали, что дедушка не просто «начальник», но ещё и хирург, я бы, конечно, пошёл в хирурги. Но об этом речь почему-то не зашла, я растерялся и сказал, что если нельзя «как дедушка», то буду «как папа», то есть – психиатром.
Сказано – сделано. Впрочем, врачебная деятельность как таковая меня, честно говоря, не слишком вдохновляла. И буквально с первого курса я занялся самыми разнообразными научными исследованиями – изучением феноменов психической адаптации, сексуальных расстройств, психометрией и т. д.
В частности, конечно, меня заинтриговала совершенно неизведанная на тот момент у нас область – психотерапевтическое лечение пограничных психических расстройств.
Для постсоветской России это направление было чем-то абсолютно новым, так что и учителей по этому профилю для меня на кафедре психиатрии Военно-медицинской академии не нашлось. Моя психотерапевтическая практика в кафедральной клинике превратилась в сплошную экспериментальную работу
[24].
Честно говоря, это был, конечно, один сплошной авантюризм (что, конечно, не очень хорошо, но случилось как случилось).
По сути, у меня на руках были только книги, начиная с книг по психоанализу Зигмунда Фрейда и заканчивая полумистическими техниками психосинтеза Роберта Ассаджиоли, где описывались самые разнообразные феномены, теории и психотерапевтические техники.
Спасло то, что я всё-таки параллельно получал качественное академическое медицинское образование, занимался психиатрией, а значительная часть моих научных работ была посвящена психофизиологии. Так что это хоть как-то придавало моей психотерапевтической практике некоторую осмысленность и системность.
Как я теперь уже понимаю, ситуация в общем смысле выглядела таким образом…
Передо мной была некая реальность – реальность пограничных психических расстройств (пациент и симптоматика его болезни), а также набор неких практик (инструментов, психотерапевтических техник), которые изначально было совершенно непонятно, как к этой реальности применить.
Какие из этих техник являются рабочими, а какие – плодом буйной фантазии авторов соответствующих психотерапевтических направлений, было совершенно непонятно.
Поэтому, чтобы создать модель (карту) этой реальности, я воспользовался знаниями из области нейрофизиологии
[25] (как именно я это делал – сейчас совершенно не важно, а если кому-то это интересно, то всё это есть в моих книгах по популярной психотерапии).
В конечном итоге вот он мой «суповой набор»: реальность психической болезни, способ думать о ней как о нейрофизиологическом нарушении и набор техник, который использовался для того, чтобы на эту реальность воздействовать. А дальше, как это обычно бывает: практика – критерий истины.
Если ожидаемых изменений в реальности не происходит, то или реконструкция ситуации не верна (не отражает наша карта фактической территории), или техники – барахло.
Если же ситуация меняется и пациенту становится ощутимо лучше, значит, и реконструировали мы его состояние правильно, и техники у нас рабочие, а значит, можно продолжать в том же духе.
Классический научный метод, что ты с ним ни делай, работает всегда и везде. Но является ли он сам по себе мышлением?.. И да, и нет.
С одной стороны, конечно, без мышления в научном эксперименте не обойтись. С другой, это же просто некий алгоритм – ничего особенного: строй гипотезу, ставь эксперимент, смотри на результат.
Но вот что такое эта «гипотеза»? Откуда она берётся? Кто и как её выдумывает?
Иван Петрович Павлов любил повторять: «Если нет в голове идеи, то не увидишь и фактов». А как эта идея у нас появляется? Кто её, так сказать, делает? Этот наиважнейший вопрос почему-то всегда остаётся за скобками. Но в нём-то и состоит суть мышления…
К двадцати семи годам я написал все свои основные монографии (включая книги по «новой методологии» и «несодержательному мышлению»), результатами которых пользуюсь до сих пор. Но знал ли я тогда, что такое моё собственное мышление? Владел ли я им осознанно и целенаправленно? Нет.
То, что такое моё мышление, я понял совершенно случайно и в обстоятельствах, которые вроде бы абсолютно к этому не располагали.
Думаю, что это прозвучит даже забавно, но за осознание механизмов собственного мышления я должен благодарить программу «Доктор Курпатов».
Далась нам эта программа, как я уже рассказывал, непросто. Первому телевизионному эфиру предшествовали два с лишним года подготовки. Мы сняли множество пилотов (то есть разных вариантов программ).
Продюсеры даже пытались сделать программу с подставными героями (актёрами), но на этих съёмках и мне пришлось актёрствовать, что, мягко говоря, не мой конёк. Так что эта затея, к счастью, с треском провалилась.
Да, я мог просто, как у нас говорят, сесть в кадр, поговорить с человеком, разъяснить ему суть проблемы и предложить варианты её решения, а он, довольный, отправлялся бы восвояси.
Но сделать из этого шоу режиссёры и редакторы не могли. Никто не мог взять в толк, что же, собственно, происходит между этими людьми на экране. О чём-то говорят-говорят, а потом вдруг бац – всем спасибо, все свободны!
В чём фокус этого «чудесного преображения героя» было непонятно, а потому и смонтировать отснятый материал у редакторской группы не было никакой возможности. Зрелище получалось предельно «не телевизионное».
Раз за разом вся работа огромной съёмочной группы торжественно отправлялась в корзину. Это был сущий кошмар! Всё-таки время, деньги, люди…
Я же, со своей стороны, не понимал, чего все они не понимают! Вроде же так всё очевидно, никаких фокусов: у человека есть проблема, в процессе разговора я понимаю, в чём она, а дальше уже, что называется, дело техники.
Но всё, что я понимал, я понимал исключительно внутри собственной головы. То есть это «понимал» нужно было телевизионно вывернуть наружу – так, чтобы происходящее в студии стало понятно и тем, кто это снимает, и тем, соответственно, кто будет смотреть это безобразие по телевизору.
И вот мой шеф-редактор Юля Бредун (уже неизвестно какой по счёту, потому что команды бессильно сменяли на проекте одна другую) в буквальном смысле этого слова поставила мне ультиматум: мол, пока она не поймёт, чтÓ я буду делать с героем, мы к съёмкам программы не приступим. И начала меня пытать…
