— Очень мило, что вы пришли. — Он сел рядом, а миссис Уилан внесла чай и печенье. — Весьма, весьма любезно, — добавил он, словно думал о другом, куда более обременительном деле.
Нора спокойно смотрела на него, не отвечая. Она не собиралась благодарить его.
— Отец всегда говорил, что вы были лучшей и никогда не ошибались, вы и Грета Уикхем. Он постоянно твердил, что, находись здесь только Нора и Грета, мы не попали бы в ту передрягу, даже если и не было вовсе никакой передряги.
— О, он очень тепло отзывался о вас, — подхватила Пегги, — а Уильям-младший с Томасом говорили о Морисе Вебстере, когда у него учились, только хорошее. Помню, однажды у Томаса была температура и мы настаивали, чтобы он остался в постели, но он ни в какую, потому что не желал пропустить сдвоенный урок по коммерции у мистера Вебстера. Представьте, Томаса уговаривали остаться в Дублине после учебы. О, ему сулили блестящие перспективы! Мы сказали ему, что нужно хорошенько подумать. Но он предпочел вернуться домой. Вот как оно было. То же и с Уильямом. А Элизабет никогда не поймешь. Готова порхать без устали. Неугомонная.
В словоохотливости Пегги Гибни, в том, как она безудержно болтала о себе и детях, было нечто нарочитое, будто она говорила специально для Норы, демонстрируя, что она теперь птица высокого полета, и это сознают все вокруг. Нора предполагала, что на Уильяма работает не меньше сотни человек, а то и больше. И поэтому Пегги Гибни нелегко быть тем, кто она есть — заурядной особой, но Нора не видела для себя причин предложить ей в ответ что-то помимо молчания.
С Уильямом все обстояло немного иначе. Он мямлил, нервозно повторял какое-нибудь слово, а то вдруг умолкал, будто подыскивал другое.
— Мы всегда открыты, Нора, всегда открыты…
Нора взглянула на него и улыбнулась.
— Некоторые конторские девушки едва умеют грамотно писать, — снова вмешалась Пегги, — и еле-еле считают, однако в смысле дерзостей и больничных…
— Ну же, — промямлил Уильям. — Ну же.
Нора пристально наблюдала за ним, выискивая признаки того, что Пегги раздражает его не меньше, чем ее, но Уильям был какой-то отстраненный в своей суетливости, он будто и не замечал жену.
— А прически у некоторых! Элизабет говорит…
— Томас, — перебил ее Уильям, — чрезвычайно высокого мнения о мисс Кавана, она руководит конторой. Томас мог бы рассказать вам подробнее, чем я. — На миг он умолк и посмотрел на Нору, будто не знал, что сказать дальше. — Бог свидетель, — продолжил он, уперев взгляд в ковер, — я всего-навсего управляющий, глава компании. А вот Томас представит вас мисс Кавана, а после вы можете, если вы понимаете, что я имею в виду, приступить, когда пожелаете. Вы можете приступить, когда пожелаете.
— Вы говорите о Фрэнси Кавана? — спросила Нора.
— Полагаю, что да, — ответил Уильям, — хотя, наверно, ее уже давно так не называли.
— Ох, ну конечно! — воскликнула Пегги. — Вы наверняка знавали ее в былые деньки. Томас отзывается о ней исключительно с восторгом. А вы продолжали общаться?
— Прошу прощения? — резко сказала Нора.
— Я имею в виду, вы с мисс Кавана так подругами и остались?
Вопрос подразумевал, что в прошедшие годы Пегги не забивала себе голову выяснением подобных деталей, как и не трудилась поддерживать с кем-то дружбу. И все же Нора удивилась тому, как много она знает, — например, о том четверге двадцать пять, а то и больше лет назад. В тот короткий рабочий день Нора и Грета Уикхем вздумали прокатиться на велосипедах в Балликоннигар, а Фрэнси Кавана увязалась за ними, и они крутили педали что есть мочи, чтобы от нее оторваться, а после поехали не в Балликоннигар, а в Моррискасл. И как они чуть не открыто смеялись, вместо того чтобы извиниться, когда узнали, что на обратном пути близ Баллаха Фрэнси проколола шину, а затем пережидала ливень, сидя под деревом, и домой приковыляла лишь на рассвете. С того дня она ни разу не заговорила с ними.
Уильям и Пегги наблюдали за ней. Она не ответила сразу на вопрос о Фрэнси Кавана, а теперь делать это уже было поздно. Выходит, подумала Нора, что все эти годы, пока она была замужем и обзаводилась детьми, Фрэнси работала у Гибни, дослужилась до начальницы конторы, — чем не Пегги Гибни, которая сейчас элегантно-манерно поднимает чашку с чаем, командует этим домом, летом катается в Росслар, источает фальшивое величие, копируя свекровь или жену какого-нибудь богатого торговца. От этих женщин Нору отделяла пропасть не меньшая, чем разделяющая тишину и звук.
Уильям встал, и в комнате произошла перемена. Каким-то образом им с Пегги удалось дать понять, что, поскольку с любезностями покончено, Нора свободна. Она поднялась, чтобы уйти, но Пегги не двинулась с места, очевидно, не считая своей обязанностью провожать гостей. Уильям взял Нору за руку.
— Я хотел бы, чтобы вы побеседовали с Томасом в понедельник, в два часа, сумеете прийти? Справьтесь о нем в приемной, да, в приемной. — И с этими словами он рассеянно покинул комнату.
Нора услышала, как хлопнула входная дверь. Топтавшаяся на пороге миссис Уилан проводила Нору в прихожую.
— Она в восторге от того, что вы пришли, — шепнула она. — Знаете, она ведь мало кого видит.
— В самом деле? — спросила Нора и тут вспомнила о своих крашеных волосах, потому что миссис Уилан рассматривала их почти с бесстыдным любопытством.
Глава четвертая
Она никому не сказала ни о договоренности с Томасом Гибни, ни о скорой встрече с Фрэнсис Кавана, с которой не виделась более двадцати лет. Она подумала, что поделится с Джимом и Маргарет, но, когда они появились, была благодарна им за то, что не стали спрашивать, как прошел визит к Гибни. Спросила Уна, и она ответила, что пока ничего не решила.
— Я слышала в гольф-клубе, что ты возвращаешься в контору, — сказала Уна.
— Гольф-клуб — источник знаний, — ответила Нора. — Я бы сама туда ходила, будь у меня деньги или неуемное любопытство.
Ее вторая сестра, Кэтрин, в письме пригласила Нору с мальчиками погостить у нее, написала, что подойдут любые выходные. Нора ответила, что они приедут в следующую пятницу, когда мальчики отучатся, и пробудут до воскресенья. Морис, пока был здоров, любил уезжать субботними вечерами в их фермерский дом за Килкенни, беседовать с мужем Кэтрин об урожаях и ценах, спорить о политике и слушать сплетни о соседях. Обе пары часто наведывались в бар-салон, оставляя детей на попечение Фионы или Айны. Похоже, что мальчиков радовала перемена, так как они ночевали в непривычно пустом и оттого большом доме.
Нора подумала, что права была мать: все они, включая сестер, предпочитали ей Мориса и больше прислушивались к нему. Во время совместных застолий мужчины беседовали друг с другом, но Кэтрин любила их слушать, задавать вопросы или подкидывать темы, об интересе к которым знала наверняка. Нора не обижалась, она прислушивалась к этим разговорам вполуха, не имея такого, как у Мориса, твердого мнения насчет событий в стране. Кроме того, Кэтрин и муж ее Марк разделяли религиозные взгляды Мориса. Они верили в чудеса и силу молитвы, но нравилась им и модернизация церкви. Никто из них ни разу не спросил о соображениях Норы на этот счет; она и сама не вполне себя понимала, но знала, что не согласна с ними и желает церкви более радикальных преобразований. Она, в отличие от них, не верила бездумно. Насчет прочих материй у нее тоже имелось свое мнение, но она с удовольствием не участвовала в беседах. Сейчас она задумывалась, а не станет ли разговорчивее теперь, когда Морис мертв.
