— Да, но, служа у Гибни, она получила назначение в Дублин и провела там год, а потом ей пришлось вернуться. А мать ее еще жива, и за ней нужен уход.
— Не знала, — сказала Нора.
— Мой отец, — продолжала бухгалтерша, — работает у Армстронгов и говорит, что лучшего места для протестантов не придумаешь. Но сама я не знаю. Армстронги заявили, что если их люди вступят в профсоюз, то они закроют предприятие и уедут из города. Вряд ли Гибни на это пойдут.
Нора пожалела, что не спросила у Мика Синнотта, где именно состоится уэксфордское собрание. Она могла бы и сама доехать. Спутникам явно хотелось вволю высказаться о Гибни, но они сдерживались, так как она работает в одном кабинете с Элизабет и вроде бы ладит с ее родней. Теперь Нора понимала, что поехать вместе было ошибкой. Но в тот момент, когда приняла это решение, оно казалось ей верным. Ее подкупило приглашение Мика Синнотта, отказать было невозможно. Но теперь она гадала, не промахнулась ли и не будет ли против нее большинство. Можно вступить в профсоюз и потом. Наверняка можно договориться, что ей следует подождать, поскольку она новенькая и работает неполный день. По мере приближения к Уэксфорду ей начало казаться, что затея вообще не кончится добром — возможно, раззадорит работников, но в итоге выльется лишь в неприятности. Ей захотелось домой, но вряд ли уместно просить Утиную Походку или кого-то еще отвезти ее до начала собрания обратно в Эннискорти.
Зал на набережной был битком. Нора вошла и тотчас ощутила, что на нее смотрят со всех сторон. Дружба с Элизабет отгородила ее от остальных, она даже не знала имен многих сослуживцев. Морис размышлял бы две недели, ехать на собрание или нет. Обсудил бы сначала с ней, а потом с Джимом. Ну разве можно впопыхах решать серьезные вопросы — от покупки дома до ежегодного выбора даты поездки в Куш. И эта осмотрительность была свойственна не только Морису. Нора видела, что большинству людей требуется время на раздумье. Возможно, собравшиеся в зале колебались не одну неделю — вступать им в профсоюз или нет. Она же управилась за секунду и теперь считала, что сотворила неимоверную глупость. Нора представила, как объясняет свой поступок Морису, огорошенному ее выходкой. Но следом полыхнула мысль, что ей больше не перед кем отчитываться, и сразу стало легче.
Нора пробралась поближе к первым рядам, где села с другими конторскими служащими, чтобы никто не заподозрил в ней шпионку. Мужчина с уэксфордским акцентом объяснял, что они живут в эпоху новаторских идей, в условиях тренинга руководства и появления в конторах и фирмах так называемых рационализаторов — людей, которые почти ничего не понимают в бизнесе и ровно ничего — в трудовых отношениях. Начальство, сказал он, меняет тактику, но в профсоюзном движении приоритеты прежние, о чем должен знать каждый член Ирландского профсоюза транспортников и разнорабочих. Но профсоюз, продолжал он, всегда не только опирался на свое прошлое, но и зависел от текущей репутации, от повседневной деятельности во благо своих членов — и во времена тучные, и в периоды кризиса.
— При каждом кризисе наступает момент, когда верх одерживает только одно. Всегда наступает миг, когда побеждают невежество и грубая сила.
Нора внимательно слушала. Она так и видела Мориса, увлеченного и собранием, и этой речью. А затем подумала об Элизабет Гибни, в обществе которой проводила большую часть времени. Представила, как Элизабет передразнивает этого человека, как она пародирует его слова “невежество и грубая сила”.
Когда оратор замолчал, раздались аплодисменты. А затем всем предложили выстроиться в очередь, внести свое имя в списки и тем самым стать членом Ирландского профсоюза транспортников и разнорабочих.
* * *
С утра в конторе было тихо. Элизабет явно ничего не знала о вечерних событиях в Уэксфорде. Все утро она пребывала в хорошем настроении и обсуждала свой план поехать с Роджером осенью на уик-энд в Париж, где будет проходить матч по регби.
— Со мной он будет вести себя хорошо. У моего малыша вечно такое жуткое похмелье. А если мы приедем за два дня до матча, уж я-то совершу набег на все модные магазины.
На следующее утро Элизабет прибыла поздно, да еще в темных очках.
— Наверно, вы уже слышали новости, — сказала она. — У нас дома никто глаз не сомкнул. Старого Уильяма пора вязать. Весь вечер разорялся, проклиная “Фианна Файл”, пока Уильям-младший не напомнил ему, что профсоюз подотчетен Лейбористской партии. Тогда старик начал проклинать Томаса за то, что тот нахватался в Дублине новомодных идей. Томас, конечно, и ухом не повел, а это вечная ошибка, со старым Уильямом так нельзя. Вот почему старикан так любит Фрэнсиху — за ее постоянные истерики. Томас уведомил его, что за несколько лет вдвое сократит персонал, и начал перечислять методы, которыми он этого добьется, пока старик Уильям не заявил, что с него хватит. Он пригрозил продать фирму, перебраться в Дублин и поселиться в районе Дартри. Там у него родственник, и Дартри видится ему безмятежной гаванью. Тем бы и кончилось, но тут встрял малыш Уильям, мой обожаемый братец, сказал, что надо бы прежде решить, как вести себя с большевиками. Меня разобрал такой смех, что мать пригрозила запереть кухню, если бедлам не прекратится. Но старый Уильям уже закусил удила. В два счета изложил, как удвоит капитал, если продаст фирму и мельницу, и куда вложит прибыль, и что единственной причиной, по которой он еще этого не сделал, является его преданность работникам фирмы и городу. А затем заявил, что ему нож в спину вонзили с этим профсоюзом. Мол, там всем заправляет какой-то гнусный тип по имени Мик Синнотт — водитель с Росс-роуд. Настоящее быдло. Старый Уильям от ярости сделался бледным как мертвец, заорал, что ему плевать, если мама запрет кухню. Томас заявил, что утром же лично уволит этого Мика Синнотта, будет всем наглядный пример. Да еще и позвонит кому надо, чтобы этого типа никуда больше не взяли. “Мокрого места от прощелыги не останется”, — пообещал он. Но тут младший Уильям сказал, что это вовсе никакой не конец света, что многие компании нормально ладят с профсоюзами. А старый Уильям орал: все они сукины дети, все до единого. И не станет он разговаривать ни с каким профсоюзом, и точка. Томас объявил, что раздобудет ключи от грузовика Мика Синнотта и отгонит машину до появления этого Мика на работе, но младший Уильям велел ему не дурить. А уж совсем глубокой ночью маменька как припечатала словцом, которого от нее никто не ожидал, да что там, никто и не думал, что оно ей известно. Это она так местных жителей назвала.
Нора подумала, не перебить ли Элизабет, не сообщить ли, что она тоже была в Уэксфорде и тоже записалась в профсоюз. Интересно, как поведет себя Элизабет, усвоив такую новость. Но позднее, услышав, как она говорит по телефону с Роджером, Нора поняла, что на самом деле думает Элизабет.
— Провернули за его спиной! Выползли ночью, точно крысы. Да нет, он всю ночь не спал, так и шастал вверх и вниз по лестнице, и в мою заглядывал комнату, и к Томасу, и к младшему Уильяму, и все недоумевал, как же так вышло, почему никто не предупредил ни его, ни кого-нибудь из нас. Сплошная измена, кричал. Если бы не дети, он бы просто прикрыл лавочку, хотя увеличил ее вдвое с тех пор, как получил от отца. И все расписывал, как выгодно можно продать компанию. Мама утром сказала, что эта история разбила ему сердце. Он больше видеть не хочет свое предприятие. Ведь некоторых работников он знает сорок лет, а некоторых и того поболее. И вот все они вонзили ему нож в спину. У мамы есть приятельница-монашка, старая паучиха по имени сестра Томас, и мне пришлось звонить ей и просить зайти — настолько все плохо.
