– Учитесь пользоваться языком! Язык – это ваш инструмент, вы обязаны слышать, чувствовать и понимать слова! Мысль рождает интонацию, понимаете? Мысль! Которую не надо окрашивать, а вы красите, отсюда бессмыслица. Русский язык ассоциативный, он передает нюансы, рисует образ, все это зритель легко считывает! «Сплетничать» и «злословить», девочки, глаголы разные! Сплетничать – это грубо, грязно перемывать кости, не стесняясь в выражениях. А злословить – это с присущим снобам высокомерным юмором излагать свое видение ситуации.
– По-моему, это одно и то… – не договорило молодое дарование.
– О-о!.. – застонал главреж, схватившись за голову и заходив вокруг девиц, считающих себя актрисами, несмотря на отсутствие образования у обеих.
– О-о… – вторил ему Иннокентий, только очень тихо. – Это надолго.
Взявшись за кончики воротника пальчиками, Саша повернулась к нему и не смогла сдержать смешка. Молодой человек, представившийся Иноком (он сократил свое имя), стоял вплотную, скрестив на груди руки. Глядя исключительно на сцену, Иннокентий жмурился, втянув голову в плечи, когда режиссер вопил; через паузу безумно таращился, когда крокодил Гена неистово тряс руками, а потом морщился, закусив губу и слушая глупенькие оправдания актрис. Талант комика пропадает!
Но он не актер, хотя внешность у Инока подходящая для классического героя в отличие от здешних «первых скрипок». К сожалению, в труппе не на ком глаз остановить из мужского состава, а у Инока – рост, плечи, мышцы, фейс кареглазый с резко очерченными брутальными скулами, и шея брутальная, во всяком случае, шея шире головы. Может, в такой маленькой голове и мозгов кот наплакал? Поэтому и попал Инок в храм Мельпомены монтировщиком декораций – совсем непрестижная профессия, она для тех, у кого с серым веществом напряженка, а с мышцами порядок. Но если без отступлений, то залетел он сюда недавно и случайно, как сам уверял, значит, не собирается задерживаться.
А Саша? Давно ли она сама в этом городе, в этом театре? Разве не случайно очутилась здесь? Однако повезло ей гораздо больше, чем Инноку, Саша актриса, играет главные роли, о которых можно мечтать, ей снимают и оплачивают жилье. Кстати, о ролях: играть Марию Стюарт в двадцать семь лет… вот бы однокурсницы обзавидовались, если б узнали, но не узнают.
– Где Боярова? – послышалось грозное шипение помрежа Люси, прибежавшей с противоположного конца сцены, там у нее пульт, при помощи которого она управляет спектаклем. – Где, блин, Мария Стюарт? Я же вызывала ее! Смотрю – нет! В этом театре собрались одни глухие!
– Здесь, здесь, – отступил Иннокентий, открывая обзор на Сашу, ибо увидеть актрису в темноте (освещена только сцена) и в темно-зеленом платье сложно.
– Я готова, – тихо подала голос та.
– Слава богу, – потирая лоб, будто дико устала, выдохнула Люся. – Да, Саня! Не спорь с главнюком, он сегодня немножко психованный…
– Слышу, – улыбнулась Саша. – Нервничает перед премьерой. Между прочим, я с ним никогда не спорю.
А чего спорить, если мировоззрение, взгляды, видение совпадают? Со сцены свет падал на Люсю, высвечивая частями верх головы, нос и подбородок, плечи, грудь – эта часть заслуживает оды, но речь не о ней. Остальные части остались черными провалами, так что в темном закулисье она представляла собой ирреальное создание. М-да, постороннего человека напугала бы точно. Эта маленькая женщина с большими амбициями и большой грудью о чем-то раздумывала, глядя на Сашу, наконец выдала, что ее беспокоило:
– Хочу предупредить… Королева Елизавета приняла… м… допинг… Но ты с ней все равно не сталкиваешься на сцене, главное, за кулисами не столкнись, а то хрен знает, что за настроение у нее после недопития.
Ого, дело принимало опасный поворот. Зеленый змий сопровождает сорокатрехлетнюю примадонну данного театра давно, но ей-то удовольствие он приносит, остальным портит нервную систему. И сильно портит. Были моменты, когда она лыка не вязала во время спектакля, лишь передвигалась на мизансцены. А текст за нее успешно рассказывали партнеры, тогда как за кулисами все поголовно покатывались от хохота. Неужели опять? За два дня до премьеры ушла в запой? Очень не смешно.
– Пьяная, что ли? – расстроилась Саша.
– Не совсем, чуть-чуть! – почти с ужасом прошипела Люся, погрозив пальцем Саше, словно от той зависело – доживет коллега до конца спектакля в более-менее трезвом состоянии или спечется.
– Вы же знаете, ей стоит только начать…
– Не-не, я выкрала бутылку водки, – шепотом призналась Люся. – Там немножко отпито, короче, она вменяемая. Не попрется же мадам Оленева в королевском наряде за пойлом!
– Вам видней… – с сомнением произнесла Саша.
Ближайший продуктовый магазин, где можно отовариться сорокаградусной «амброзией», присоседился как раз рядышком с театром, покупатели давно привыкли к странным личностям в гримах и костюмах. Но артисты не злоупотребляют набегами на точку, нет-нет, только в крайних случаях, хотя для Оленевой всегда случай крайний. Понимая, что тревожит Сашу, Люся развеяла ее небеспочвенные сомнения:
– Не бойся, я приказала закрыть все двери, ей не выйти из театра до конца спектакля. Ой, Сашка, тебе на выход!
Действительно, с третьего раза спектакль пошел без остановок режиссером, зазвучали фанфары, а это сигнал Саше. Она кинулась к закулисной лестнице и через минуту степенно спускалась на сцену под крики:
– Королева идет!..
* * *
У стены ресторана, раскинув руки, лежала Катрин, раскинув руки. Лицо повернуто в сторону, глаза нереально широко распахнуты, они бессмысленно смотрели куда-то, где жизни нет. Пшеничные волосы, шелковые и мягкие, расползлись длинными прядями по груди, шее, змеились на асфальте… Камень! Большой и бесформенный. Он лежал рядом с головой, тонкая прядь зацепилась за него, а на одном из выступов – темные пятна… пятна крови… Откуда взялся здесь камень? Из декоративного бордюра рядом с асфальтовой дорожкой вдоль стены.
Но с Катрин произошла метаморфоза: ей уже не дала бы Саша тридцати пяти лет, на асфальте она видела женщину, которой минимум пятьдесят, в вечернем коралловом платье, облепившем ее немолодое, но стройное тело…
– Черт!
Саша таращила глаза по сторонам… Потолок… Окно… Комод… И утро! Она рассмеялась, так как поняла: мгновение, увиденное ею в момент просыпания, ничего не имеет общего с реальностью, это просто картинка из полусна.
Просыпаться с ощущением покоя и в предвкушении блаженства от предстоящих репетиций, а также завтрашней премьеры, это… это неописуемое состояние. Странно, что у Саши была другая жизнь, которая как бы отодвинулась далеко, но все еще с ней, именно по утрам та жизнь регулярно вспоминалась. Только по утрам, позже дурным воспоминаниям нет места в суетном дне, а нет потому, что работа – праздник. Разве что иногда, во время пауз…
Наспех позавтракав бутербродами с чаем, Саша вышла за порог флигеля. Ей сняли симпатичный флигелек из двух маленьких комнат со всеми удобствами и крошечной кухоньки – потрясающие хоромы, и это без иронии. Пожилые хозяева живут в большом доме, из которого дети вылетели в другие города необъятной России, а флигель сдали за символическую плату, чтобы хоть кто-то был рядом. В данную минуту они орудовали граблями в саду, хотя сельхозинструмент в их руках нечто аномальное, оба стопроцентные интеллигенты, но те, про которых снимали старые добрые фильмы.
