* * *
– Родилась Ника, – заканчивала повествование Саша. – Я с ней находилась примерно до года, потом нужно было как-то начинать строить собственную жизнь, что-то делать, зарабатывать, а не полностью сидеть на шее родных, хотя они не возражали, не попрекали. И когда я объявила о своем решении начать работать, они поняли: мне нужна твердая почва под ногами, самостоятельность. Изабеллушка помогла найти этот театр через своих знакомых в Москве, куда, сам понимаешь, вернуться я не могла. Мы договорились с бабушкой и мамой, что Ника побудет у них до трех лет, потом я заберу ее, в три года она уже сможет ходить в садик. Я езжу к дочери, как только появляется возможность, Геннадий Петрович сверстывает репертуар так, чтобы у меня имелось несколько свободных дней хотя бы раз в два месяца. Но вон как все обернулось… теперь ехать боюсь.
Они снова сидели в облюбованном кафе и дальнем углу, где не могли их подслушать. Иннокентий тер нос о сцепленные в замок пальцы, думал, что-то вычислял и вдруг развел руками:
– Странно…
– Что именно? – спросила Саша.
– Матвей Павлович узнал, в каком городе ты работаешь, так? Неужели он не знал, где ты жила до этого, не знал, что у тебя родилась девочка?
– Плохо искал, – загадочно усмехнулась Саша.
– Вряд ли. Он нанимает крутых сыщиков.
– Вроде тебя? Ну, тогда… скажу правду. Я прописана у Изабеллы Дмитриевны, до сих пор – так она захотела. А до родов и после жила у дедушки с бабушкой в загородном доме, мама по заграницам моталась в качестве переводчика и не хотела оставлять нас с малышкой одних. Меня не было, но я была именно дома. У мамы и у меня одна фамилия – моего отца, он бросил нас, когда мне было два месяца, а у дедушки с бабушкой другая. Понял? Между прочим, специально я не пряталась, абсолютно не догадывалась, что меня кто-то ищет, просто в загородном доме воздух, красота, простор и ноль нервотрепки.
Это был единственный момент в их диалоге, когда Саша искренне повеселилась, ведь неплохо себя ощущать хитрой и умной, когда обвела такого крутого магната, как не состоявшийся свекор. Но веселье не очень-то и веселое, потому Саша быстро погрустнела, поделившись новыми подозрениями:
– Знаешь, сейчас, когда рассказала тебе все, я думаю… не Роберт меня здесь преследует, он бы примчался сам и задушил где-нибудь в подворотне тоже сам. Мне кажется, Матвей Павлович задумал меня уничтожить. Может, он знает про Нику, просто не сказал тебе, а хочет, когда Ника останется сиротой, забрать ее. Любому суду предъявит генетический анализ, и мою дочь отдадут им.
– Подожди, если знает про Нику, не отнял же, когда ты оставила ее, – возразил Инок. – А это отличный повод для суда: мать не может жить вместе с ребенком, бросила его, не имеет жилья, зарплата у нее мизерная. Зачем же идти на убийство, если можно отобрать у тебя дочь без лишних хлопот?
– Не знаю. Мне трудно понять этих людей. Не исключаю, что он до сих пор не знает про Нику. Хотя… Скандал! Матвей Павлович ненавидит скандалы, в которые его втягивают, а в битве со мной за Нику станут трепать его имя – вот тебе и логика. Я же для них никто, контейнер, выносивший их потомство.
– Извини, – перебил Инок, – логика слабовата. В связи с убийством, знаешь, какой скандалище можно заполучить? Если кто-то захочет раскрутить историю ребенка, а любопытные найдутся, достаточно узнать, от кого малышка. А где мама? Маму убили софитом. Видишь, как просто начать расследование? Главное, закончить его. Но в любом случае помни: если Матвей Павлович покушается на твою жизнь, если сделал меня наводчиком, он пожалеет об этом. Ну, что? Ждем твоего дня рождения?
И в четверг артисты разочарованно расходились от расписания – распределение на второй спектакль так и не вывесили. Иннокентий побежал за бутербродами в кафетерий, а Саша готовилась к репетиции. Возвращаясь, он заметил на столе вахтера…
– Кому букет? – спросил вахтершу, будто не догадывался.
– Бояровой. Ей все время присылают цветы, – благоговейно произнесла бабка. – Вот кто-то любит так любит, никаких деньжищ не жалеет.
– Давайте, я передам?
– Бери, бери! Их же в воду надо поставить.
Иннокентий постучал в гримерку, одновременно крикнул:
– Саша, это я. Ты одна?
– Нет, – откликнулась она. – Подожди, сейчас выйду…
Едва увидев в его руках цветы, она упала спиной на стену и прикрыла веки, не желая видеть розы. Желтые розы с черной лентой!
– Сколько их там? – все же спросила.
– Четыре.
– Это… изощренное издевательство. Банальное, глупое, пошлое… но работает, я уже на пределе… Может, мне уехать? Геннадий Петрович поймет…
– Проблему этим не решишь, – резонно заметил Инок. – Ну, уедешь, тебя снова найдут, начнется все сначала, возможно, без букетов, а сразу…
– Но что-то же надо делать!
– Ждать. Терпеливо ждать. Возьми… – протянул он букет.
– Нет, – отшатнулась Саша. – Отдай кому-нибудь или выбрось.
Умение ждать – большое искусство, как правило, ожидание сопровождают нервические состояния, ведь хочется быстрее прийти к цели или что-то получить. Что должна получить в результате ожидания Саша? Покушение на ее жизнь. Хотелось верить, что до катастрофы дело не дойдет. А если дойдет? Встретиться лицом к лицу с человеком, который получил задание тебя убить – кому такое ожидание нужно! Саша издергалась, даже в магазине, идя между стеллажами с товаром, стоя у кассы – украдкой глазела по сторонам, не высунулось ли дуло пистолета с глушителем (как в кино), не целится ли кто в нее из арбалета… На улице ждала кирпич с неба, КамАЗ, едущий на нее, прохожего с ножом, пугали и дети – вдруг они не совсем дети, а вполне взрослые лилипуты-киллеры? Так прошел четверг, прошла пятница, наступила суббота…
Сказку отыграла благополучно, ничего не разрушив, под чутким наблюдением Инока. И на сцену страшно выходить – не исключено, что убийца сидит в зрительном зале и целится… Еще несколько подобных дней – и дурдом обеспечен, а там жизнь, наверное, сродни смерти.
Инок отвез ее домой, Саша поспала, а то ночью сон беспокойный, чуткий, выспаться в данных обстоятельствах не удавалось. Вернувшись в театр на спектакль, она застряла на пороге. Наткнувшись на нее, Инок понял, что именно фактически не пускает в театр актрису, всего-то стоило взглянуть на стол вахтерши. Там красовалась ваза с желтыми розами. Наконец Саша пришла в себя, подошла к вахтерше, мрачно спросила:
– Это мне, да?
– Ой, тебе, тебе, – взглянула на нее поверх очков вахтерша. – Нам реквизиторша вазочку принесла для твоих цветов, а то что ж они без воды-то!
– Спасибо, – буркнула Саша, отправившись к себе.
– Не психуй, – шагал за ней Инок.
– Думаешь, это легко? Итак, две розы… Завтра день Х, мне двадцать восемь лет, знак, что меня грохнут, я получила… У тебя хоть пистолет есть?
