Иннокентий вспомнил рассказ Саши, ведь Тамила тогда сделала много снимков, надо бы их посмотреть, если они сохранились.
15
На сцене было черным-черно, но задник висел светлый, под светом он менялся: то отливал голубоватыми оттенками, то краснел, розовел, зеленел и так далее. Спектакль подходил к концу. К этому меняющему цвета заднику вела небольшая лестница, которую венчала (о, ужас!) плаха с воткнутым в нее топором. По бокам сцены выстроились артисты в соответствующих эпохе костюмах, Саша, полностью завернутая в черную мантию, гордо возвышалась на авансцене, перед ней стоял на одном колене артист, слушая ее, как и все зрители (кто-то даже всхлипывал):
– На смертном приговоре должна быть королевская подпись. Я сама подписала себе смертный приговор. И если ваша великая Королева-девственница когда-нибудь поинтересуется, почему я это сделала, можете сказать следующее: «В смерти среди друзей гораздо больше жизни, чем в жизни, в которой все бегут, пусть она длится хоть целый век!» Смотрите, как я встречаю смерть!
Она эффектно сбросила с себя мантию, оставшись в красном балахоне. И тут к плахе вышел палач… Алексей попал на середину второго акта, ему было трудно вникнуть в сюжет, он то и дело на зрителей поглядывал, а сидел в углу самой дальней ложи. Когда палач вынул топор, Алексей наклонился к Ванжилу, встретившему его к аэропорту, шепотом спросил:
– И что, Сашке будут голову рубить?
– Нет, что ты, – всерьез принял его слова Ванжил.
– Я имел в виду фокус… с головой… из папье-маше.
Из соседней ложи высунулась бабуля:
– Молодые люди, тише!
Алексей замахал руками, дескать, молчу-молчу, снова прячась в уголок, где много тени, ему не хотелось, чтобы Саша нечаянно увидела его в компактном зале. А она шла к плахе, за ней волочился длинный шлейф балахона, потом поднималась по ступенькам, все придворные по бокам становились на колени. И барабаны – бу-бу-бу-бу… Саша тоже стала на колени перед плахой…
– Спектакль ужасов, – сказал Алексей.
Ванжил приложил палец к губам, в этот миг под усиливающийся гром барабанов погас свет на сцене, и в зале раздались громкие аплодисменты – конец спектаклю. Потом кланялись артисты, две королевы сорвали овации…
– Хлопай, – толкнул Алексея в бок Ванжил.
Но гость остался глух и нем, он думал о предстоящей встрече, как она пройдет. Главное, не знал, звонил ли Иннокентий Саше, великий сыщик не брал трубку – говнюк.
Закончились аплодисменты, Саша быстро ушла за кулисы, задевая шлейфом от красного балахона все, что встречалось на пути. Как только заканчивается спектакль, она вспоминает о дамокловом мече и несется в гримерку, где ненадолго чувствует себя защищенной хотя бы стенами. Ее поймала за руку Анфиса:
– Ну, ты молодец, все мои замечания учла и очень неплохо справилась. Я подскажу тебе еще один момент в финале.
– Спасибо, – сжала ее руку Саша.
– Помнишь, завтра собрание? Чую, что-то замышляется…
– Похоже. Я обязательно приду.
Саша продолжила шествие по лестнице в сопровождении второго охранника – неразговорчивого мужика лет сорока, с внешностью уголовника, просто страшно с ним наедине оставаться. Но пока не убил, может, обойдется. Из Ванжила тоже лишнего слова не вытащишь, но он хоть симпатию внушает, доброта от него исходит, ему Саша охотней доверяла себя.
А вот по поводу «что-то замышляется» – да, в воздухе давно витает нечто дрянное, в труппе какое-то брожение, все шепчутся, озираются, будто готовятся что-то украсть. Что в этом складе бутафории можно украсть полезного – реплику у партнера? Саша из-за своей обособленности плохо понимала данные процессы, спрашивала у Динары, с которой более менее общается. Та философски подошла к театральной атмосфере, дескать, все в бренном мире по-старому: время от времени зреет бунт, потом запал стихает, наступает благостное затишье. Хотя попутно заметила, что у Пинг-Понга терпение неимоверное, он слишком добр к злыдням в труппе. Злыдни, да. Вчера Саша случайно услышала диалог в соседней гримерке, сначала Лада исходила ядом:
– Это же все понты. Сама устроила на себя покушения, думала, как в Москве, все газеты растрезвонят, Центральное телевидение понаедет, и тут она – вся в шоколаде и славе.
– А нашим газетам по барабану происшествия в театре, да и в городе тоже, – сказала звезда нового проекта Алиса. – У нас ничего не происходит, все о’кей.
– Терпеть не могу ложь в любом ее проявлении, – бросила Лада. – Неплохо бы выяснить, чего это она в наш медвежий угол залезла аж из самой Москвы.
Лучше не вникать, не слышать, а просто приходить и играть. Как сегодня. Признаться, на нервы все это действует жутко.
Охранник открыл ключом гримерку и остался в коридоре. Она вошла, на ходу снимая красные перчатки, потом расстегнула молнию сзади и вылезла из красного балахона, оставшись в нижнем белье. Чтобы не задерживать охранников, Саша старалась быстрее снять грим (на сцену казни она «старила» лицо) и одеться – мужикам же нужно ее отвезти, только потом имеют право домой ехать, а у них семьи. Быстро намазавшись кремом, она так же быстро убрала с лица грим салфетками, остальное смоет мылом и водой. Но мыло попало в глаза, Саша шарила рукой по стене, где висело полотенце… и не нашла.
– Черт, я же брала его… (Вовремя вошла Динара за париками.) Динара, подай, пожалуйста, полотенце… мыло чертово… глаз сейчас выест.
Вошел Алексей, а не Динара, он поискал глазами, нашел полотенце на зеркале и сунул ей в руки, потом стоял, обхватив подбородок пальцами и гадая, какая сейчас будет реакция. Саша ничуть не изменилась, пожалуй, лучше стала, чуть-чуть округлилась – в белье особенно заметно.
– Сегодня второй парик чуть не свалился… – бормотала Саша, склонившись над раковиной, то промывая глаз водой, то вытирая его.
Выпрямившись, она возила по лицу и шее полотенцем, тогда-то Алексей и обнял ее со спины. Одно только его слово «Сашка», сказанное на ухо, и она замерла на секунду, потом резко повернулась – в глазах ужас, и… закрыла лицо ладонями. Ну, раз не послала, уже хорошо. Алексей обнял ее, прижал крепко и, целуя в голову, плечи, лоб, насмешливо говорил:
– О, о… Давно не видел, как ты ревешь. Сашка, я не покойник, я живой, не надо меня оплакивать.
Теперь в гримерку вошла Динара, а тут почти голая Сашуля в обнимку с незнакомым мужиком… Она открыла рот, растопырила дивные восточные глаза, а потом тихонько собрала парики, шпильки, ленточки и на цыпочках выскользнула за дверь, улыбаясь.
* * *
Никита только на следующий день наткнулся на подобие женщины с именем Вика, когда обходил квартиры, в которых не застал хозяев. Он собрался звонить, но неожиданно дверь отворилась, и появилась… оно. И оно открыло рот, намазанный яркой помадой:
– Интересуюсь спросить: тебе что?
– Я ищу Викторию Тушину, – сказал Никита.
