А что, если Флора узнает меня по фотографиям, опубликованным в газетах? Правда, портретное сходство на этих снимках оставляло желать лучшего, и даже я признавала, что в жизни выгляжу привлекательнее.
– Меня зовут миссис Прайс-Ридли, – ответила я. Не знаю, откуда я взяла это имя, но оно казалось мне соответствующим случаю.
– Очень приятно, – улыбнулась Флора. – Пожалуйста, проходите и присаживайтесь здесь, рядом со мной. Сегодня ужасно холодно, не находите?
– Благодарю вас, – сказала я, опускаясь в кресло, стоявшее напротив шезлонга.
– Вы приехали ко мне с каким-то известием? От моего мужа? – Она произнесла последнее слово так, словно не могла поверить, что у нее все еще есть муж.
– Ну да, можно назвать это и известием.
– Ох, простите мне мою бестактность! Я не предложила вам чая. Выпьете чая?
– Да, это очень любезно с вашей стороны.
Флора взяла маленький фарфоровый колокольчик и дважды встряхнула его. В дверях появилась служанка.
– Кёрстон, вы не могли бы подать чай? Спасибо. Откуда вы прибыли, миссис Прайс-Ридли?
– Из Харрогейта.
– Это одно из моих любимых мест, – заметила Флора. – Разрешите спросить, что привело вас в Харрогейт? Неважное здоровье?
– Отчасти.
– Господи, как вы скрытны. Но это не страшно. Давайте выпьем чая, а потом вы объясните мне, что у вас за проблема. Я вижу, дорогая моя, что вы очень обеспокоены чем-то, а это никуда не годится. Говорят, что беспокойство отнимает у человека несколько лет жизни.
Я нервно улыбнулась. В этот момент в комнату вошла служанка с подносом.
– Спасибо, Кёрстон. – Подождав, пока служанка выйдет, Флора обратилась ко мне: – Надеюсь, миссис Прайс-Ридли, мой муж не доставил вам никаких неприятностей. Я довольно давно не виделась с ним, а он уже тогда стал сильно меняться.
Я положила сумочку на колени.
– Нет, он просто хотел, чтобы я доставила вам известие. Он сказал, что не хочет писать это в письме, так как оно может попасть в чужие руки.
– Вот как? Чем дальше, тем таинственнее, – обронила Флора, разливая чай. – У моего мужа, как вы, несомненно, знаете, весьма своеобразный характер. Он, безусловно, очень умен – может быть, даже слишком. Однако в последнее время у него развились черты, которые я не могу назвать иначе, как… как…
Она тихо заплакала, и ее слабое, изнуренное тело плавно покачивалось в такт рыданиям. Вряд ли мог представиться более удобный случай. Мое дыхание участилось, сердце колотилось неистово. Открыв сумочку, я медленно достала пузырек.
– Простите меня, – сказала Флора и вытащила из-за обшлага носовой платок. – Я в последнее время плохо себя чувствую, а болезнь моя, боюсь, в значительной степени развилась из-за мужа. – Поморгав, она подняла на меня глаза. – Но давайте вернемся к вашему посланию. Надеюсь, Патрик не был с вами так же жесток, как со мной. Я просто не в силах видеть его. Он настаивает на разводе, но я не могу пойти на это. Хотя мои родители умерли, это было бы оскорблением их памяти… Но к чему я все это говорю? Зачем вам слушать эти нелепости? Это мой крест, и я должна нести его в одиночестве.
Я держала крошечный пузырек в кулаке.
– Н-ну да, послание… – выдавила я.
– Оно у вас собой? В сумочке?
– Да-да, в сумочке…
– Вы что-то очень побледнели, дорогая. Плохо себя чувствуете?
Мне представилось, что я стою у самого края утеса. И хотя я не видела находившуюся за ним пропасть, я понимала, что там, внизу, безграничная тьма, и если я сделаю еще шаг вперед, я упаду в эту бездну.
Я так крепко зажала пузырек в кулаке, что вполне могла бы раздавить его. Струйка холодного пота пробежала у меня между лопатками. В этот момент Флора уронила носовой платок на пол и наклонилась, чтобы поднять его. Не было ничего легче, чем быстро капнуть яд в ее чашку, но меня словно парализовало, я была не в силах преодолеть скованность.
– Простите, я не могу сделать это, – проговорила я.
– Что-что? – спросила Флора, посмотрев на меня недоуменно.
– Я не могу сделать это.
– Не можете передать мне послание?
– Нет, я вот об этом, – сказала я, разжав кулак и показав ей пузырек.
– О господи! – произнесла Флора. Глаза ее расширились.
– Я пойму вас, если вы вызовете полицию. Невозможно выразить, насколько ужасно то, что я собиралась совершить. Вы должны позвонить в полицию.
– Давайте не будем спешить. Подозреваю, что это затея Патрика. Я права?
Я кивнула, из глаз у меня брызнули слезы. В них нашли выход все мучения, которые мне пришлось пережить в последние дни. Флора встала с шезлонга и подошла ко мне.
– Когда сочтете возможным, сообщите мне, что этот негодяй поручил вам сделать, – сказала Флора, положив руку мне на плечо. – И не утаивайте ничего из боязни расстроить меня.
– Это из-за дочери, – объяснила я. – Он угрожал, что… – Я не смогла продолжать.
– Меня уже давно не удивляет то, на какие низости он способен, миссис Прайс-Ридли.
– Но я не… Это не…
– Что такое?
– Это не мое имя. Меня зовут Агата Кристи.
Флора обошла кресло, села в шезлонг против меня и вгляделась в мое лицо.
– Писательница? Да, теперь я вижу это. Недаром ваше лицо сразу показалось мне знакомым. Какая необыкновенная история… Вы должны рассказать мне все с самого начала. Выпейте чая. – Она передала мне чашку и, взяв другую, с демонстративной решительностью сделала большой глоток. – Видите, я все еще жива. Пока, – добавила она со смехом.
Это заставило меня улыбнуться, и я тоже смогла сделать глоток-другой. Затем я приступила к рассказу о событиях последних дней.
– Но, поймите, – добавила я в заключение, – я не хотела убивать вас. Я собиралась только выдать вас за умершую, чтобы врач сообщил о вашей смерти доктору Кёрсу, и я освободилась бы от этого кошмара.
– И вы думаете, у вас это получилось бы?
– Не знаю. Но у меня не было выбора. Либо надо было решиться на это, либо с моей дочерью произошло бы несчастье, которое страшно представить.
– Да, понятно. Но что же вы будете делать теперь?
– Теперь?
– Да.
– Даже не знаю. Положение хуже некуда.
– Обращаться в полицию вы не хотите ни в коем случае?
– Понимаете, доктор Кёрс – ваш муж – сказал, что если я сделаю это, то его сообщник, какой-то маньяк…
– Наверное, он имел в виду Теннера. Это Альфред Теннер?
– Он не назвал мне его имя. Значит, этот тип существует?
– Боюсь, что да. Когда мне было особенно тяжело, Патрик любил рассказывать, чем занимается этот человек. Моего настроения это не улучшало.
