Позиция союзников в отношении евреев была простой: единственный способ прекратить их уничтожение — победить нацизм. Летом 1944 года эта стратегия увенчалась локальным успехом. В конце июля Красная армия освободила Майданек. Этот концлагерь поверг в шок весь мир. Отступавшие немцы не успели уничтожить большую часть сооружений, и крематорий с газовыми камерами стал неопровержимым доказательством злодеяний нацистов. «То, о чем я здесь собираюсь писать, слишком огромно и страшно для того, чтобы полностью его осмыслить», — признал корреспондент «Красной звезды» Константин Симонов, побывавший в лагере в августе 1944 года. Он рассказал читателям, как функционировали газовые камеры: «Специальная команда, надевшая противогазы… засыпа́ла туда из круглых коробок “Циклон”»
[3]. Симонова потрясли горы обуви казненных здесь за три года. «Обувь не помещается в бараке, она вываливается из окон и из дверей наружу. В одном месте ее тяжесть проломила стену, и часть стены вывалилась вместе с горами обуви… Трудно представить себе что-либо страшнее этого зрелища»8.
В начале июля, когда перестали идти эшелоны из Венгрии, а через пару недель было уничтожено большинство обитателей лодзинского гетто, массовых «акций» в Освенциме стало меньше. Администрация тут же приняла решение сократить число членов рабочих команд крематориев. Во время наплыва составов из Венгрии их было 900 человек, а теперь столько не требовалось. Сократить у нацистов значило уничтожить. «Мы всегда понимали, что придет и наш черед. Только не знали, когда настанет конец», — признается Дарио Габаи, один из членов таких рабочих команд Биркенау. Конечно, эсэсовцы и мысли не допускали, что свидетели их зверств останутся живы, особенно после того, как миру стала известна правда о Майданеке. В конце сентября шарфюрер СС Буш приказал рабочей команде крематория IV построиться и призвал «добровольцев» сделать шаг вперед. Нужны 200 человек, их переведут в новый лагерь. Узники, знавшие, что число эшелонов резко уменьшилось, не сомневались в том, что «новым лагерем» окажется газовая камера для них самих. «Я подумал, неужели Буш настолько наивен, — писал впоследствии Филип Мюллер из этой рабочей команды, — что надеется, что кто-то из нас сам сделает шаг навстречу собственной смерти?»9Неудивительно, что добровольцев не нашлось. Шарфюреру пришлось лично отобрать 200 человек. Той ночью — беспрецедентный случай — эсэсовцы сами жгли тела в печах. Они сказали, что сжигали тех, кто погиб во время налета вражеской авиации. Уцелевших членов рабочих команд нацистам обмануть не удалось, и их подозрения о судьбе своих товарищей подтвердились, когда наутро в печах обнаружились фрагменты нескольких тел, обгоревшие, но еще узнаваемые… Вскоре эсэсовцы дали капо приказ составить список еще 300 заключенных, которых якобы тоже переводят на «новый объект», и члены рабочих команд решили продать свою жизнь подороже10.
Как мы уже знаем, требования к безопасности в Освенциме были намного выше, чем на таких фабриках смерти, как Собибор и Треблинка. Здания крематориев с газовыми камерами располагались на огороженной территории внутри гигантского комплекса Освенцим-Биркенау, вокруг которого находилась охраняемая территория «зоны интересов» Освенцима. Попытки массового неповиновения тем не менее бывали и здесь. Наиболее известен из них так называемый бунт поляков в Биркенау, произошедший 10 июня 1942 года. Тогда на прорыв пошли 50 человек, и достоверно известно об одном оставшемся в живых.
7 октября 1944 года члены рабочей команды крематория IV, полностью отдавая себе отчет в том, что их шансы на побег ничтожно малы, напали на эсэсовцев. У них были лишь топоры и кое-какой другой инструмент против огнестрельного оружия, но узникам удалось поджечь крематорий. В крематории II услышали, что по соседству что-то происходит, и тоже набросились на охрану. Заключенные убили двух эсэсовцев и одного из них даже бросили в горящую печь. Узники смогли выйти за периметр лагеря, но тут к эсэсовцам прибыло подкрепление. Ни один из участников бунта, а их было около 250, не спасся, а потом нацисты расстреляли еще 200 человек11. Хенрик Мандельбаум, тоже служивший в одной из рабочих команд крематориев Освенцима, говорит: «Нас уложили ничком, руки за спину, и убили каждого третьего. Несколько моих друзей погибли… Остальным пришлось вернуться к работе. Особой надежды у нас никогда не было. Я рассказываю все так, как происходило…»12 Несмотря на пережитые испытания, став свидетелем смерти своих родных и гибели товарищей, Хенрик до сих пор считает, что те, кто оказывал сопротивление, были правы. «Мы были живыми трупами, это нельзя забывать. Сегодня мы разговариваем свободно, ничего не боимся, можем делать предположения, можем ставить вопросы, можем складывать и вычитать, но тогда все было иначе. Люди были обречены и знали об этом»13.
После войны тем, кто выжил в Освенциме, порой приходилось выслушивать язвительные замечания об отсутствии мужества, неспособности к сопротивлению. Галина Биренбаум вспоминает, что в 1947 году, уже оказавшись в Израиле, пребывала в глубочайшем смятении, когда ей в кибуце говорили: «Вы просто шли как бараны. Вы не защищались. Почему вы не сопротивлялись? Что с вами произошло? Вы сами виноваты! Вы ничего не сделали. С нами бы такого не случилось. Не рассказывай нам об этом. Это позор. Не рассказывай молодым, ты подорвешь их боевой дух»14.
История восстания рабочей команды крематория IV в октябре 1944 года показывает, как несправедливы подобные обвинения. Эти люди не шли как бараны на бойню. Они оказали сопротивление и все погибли. Они расстались с жизнью, потому что успешное восстание в Освенциме в принципе было невозможно. Освенцим просуществовал четыре с половиной года. За это время в него отправили больше 1 000 000 человек, и только 800 удалось бежать. Но скрыться сумели меньше 150, и к тому же неизвестно, сколько из них погибли позже15. Другими словами, от побега заключенных удерживало не отсутствие мужества, а отсутствие возможности.
Ко времени восстания рабочей команды крематория IV Освенцима Германия потеряла еще кое-кого из своих союзников. 8 сентября Красная армия вступила на территорию Болгарии, и буквально через несколько часов болгары последовали примеру итальянцев и румын — перешли на другую сторону и объявили войну Германии. Меньше чем через две недели из войны вышла и Финляндия16. Бывшие друзья Гитлера признали неизбежное — Германия проиграла войну. Даже представители нацистской элиты искали пути спасения. Когда, например, Геббельсу через свои источники информации в Японии стали известны слухи о том, что Сталин, возможно, согласится на сепаратный мир, он написал письмо Гитлеру в поддержку этой идеи. «То, что мы можем приобрести, — читаем мы в этом документе, датированном 20 сентября 1944 года, — конечно, не станет победой, о которой мы мечтали в 1941-м, но все равно это может стать величайшей победой в истории Германии. И тем самым будут оправданны жертвы, понесенные немецким народом в войне…»17 Фюрер даже обсуждать все это не захотел. Для него существовало только два варианта развития событий: Германия либо победит, либо будет уничтожена. Другими словами, то, что было величайшей силой вождя нации в глазах таких его сторонников, как Геббельс, — отказ идти на компромисс — теперь оборачивалось его величайшей слабостью.
