Важно отметить, что Геббельс проникся симпатией к вождю национал-социалистов задолго до того, как познакомился с ним. Гитлеровских речей, изложенных на бумаге, оказалось достаточно, чтобы Геббельс убедился в значимости его личности. Так что его путь к нацизму формировался и на эмоциональном, и на рациональном уровне. Он озирался вокруг в поисках того, кто несет ответственность за проблемы Германии, потом решил, что это евреи, а затем увидел в Адольфе Гитлере человека, который сначала укрепил, а затем и усилил его ненависть.
В августе 1924 года Геббельс посетил одно из собраний крайне правых в Веймаре. У него хватило здравого смысла понять, что среди сторонников нацистов встречаются, мягко говоря, люди довольно странные. Чтобы охарактеризовать, например, Юлиуса Штрейхера как фанатика с поджатыми губами и некоторой патологией личности, оказалось достаточно одной встречи42. Но Геббельс остался верен делу и спустя четыре месяца, когда Гитлера выпустили из Ландсберга, записал в дневнике: «Адольф Гитлер на свободе! Теперь мы можем порвать с националистической публикой, которая все время смотрит назад, и снова стать настоящими национал-социалистами. Привет, Адольф Гитлер! Мы опять обрели веру в победоносную силу нашей идеи»43.
Впервые Геббельс увидел того, на кого возлагал столько надежд, в июле 1925 года на очередной встрече в Веймаре. Впечатление было просто ошеломляющим. «Веймар оказался буквально возрождением, — признавался он в дневнике. — Этот день я никогда не забуду. Я до сих пор как во сне… Какой голос! Какие жесты, какая страсть! Именно таким я себе его и представлял»44. Геббельс, человек, который позже напишет: «Идет мировая война, уничтожение евреев должно стать неизбежным последствием»45, пребывал в полнейшем восторге.
Если Геббельс был абсолютно уверен в Гитлере, то подавляющее большинство немцев, как мы уже знаем, придерживались иной точки зрения. В середине 1920-х годов Германия становилась все более процветающей, и нацистская партия казалась теперь неуместной, эксцентрической группой на задворках политической жизни. Но пропустить этот период развития национал-социализма было бы ошибкой. То, как в те годы Адольф Гитлер выстраивал процесс принятия решений внутри партийной элиты, дает возможность понять, в чем заключалась его руководящая роль в Холокосте.
Важно отметить, что летом 1925-го, когда Геббельс слушал выступление Гитлера, НСДАП являлась не обычной политической партией, а движением, возглавляемым одним человеком, уверенным в своей легитимности исключительно исходя из личной притягательности, эффекта, который он оказывал на собственных сторонников, и легитимность в данном случае понимается как согласие людей, добровольно признающих за своим вождем право принимать решения. «Теперь я понял, что тот, кто во главе, — прирожденный вождь, — писал в дневнике Геббельс в июле 1925 года. — Я готов пожертвовать всем ради этого человека. В моменты величайшей потребности история дает народу величайших мужей»46. Идея, что члены нацистской партии должны полностью подчиняться своему вождю, или фюреру, потому что его предназначение — возглавлять их, стала определяющей для концепции партии задолго до того, как нацисты пришли к власти.
Тем не менее НСДАП не была организацией, в которой Гитлер диктовал и контролировал все нюансы политической жизни. На самом деле, пока он был уверен, что подчиненные безусловно соглашаются с его руководящей ролью, он мог удивительным образом долгое время не проявлять никаких диктаторских черт. Например, Геббельс в 1925 году придерживался совершенно иных взглядов на Советский Союз, чем Гитлер. В статье, опубликованной в Völkischer Beobachter в ноябре 1925-го, Геббельс писал, что было бы неправильно рассматривать большевизм как исключительно еврейское изобретение. Нет, большевизм следует понимать как потенциальный путь к построению более благополучного общества в России. Такой взгляд для Гитлера был бредом, причем бредом вредным, но вождь нацистов, когда они позже в том же месяце встретились на очередном собрании, вел себя с Геббельсом вполне дружелюбно47.
В начале 1926 года Геббельс входил в состав группы внутри национал-социалистической партии, добивавшейся и других изменений. Эта группа под руководством Грегора Штрассера, видного деятеля НСДАП из Баварии, который работал на севере Германии, выступала за то, чтобы партия стала более «социалистической». В планы Гитлера сие не входило и вообще выглядело так, словно Штрассер и Геббельс покушаются на его авторитет, а такого он допустить не мог. На конференции в Бамберге в феврале 1926 года Гитлер пресек эти попытки не спором с инакомыслящими, а двухчасовой речью, в которой опроверг их идеи. Он неоднократно повторил, что большевизм — это еврейский заговор и естественными союзниками Германии являются Италия и Британия, а отнюдь не СССР.
Геббельс был потрясен. «Одно из величайших разочарований в моей жизни, — записал он в дневнике. — Я больше не полностью верю в Гитлера. Это ужасно: я утратил внутреннюю убежденность… Я в отчаянии!»48 Но Гитлер, сознавая потенциал Геббельса для дела национал-социализма, решил, что нужно утешить его уязвленное эго. Он пригласил Геббельса в Мюнхен, предоставил возможность пользоваться своей машиной с шофером, проводил с ним много времени и хвалил его. Гитлер также в общих чертах обрисовал свое представление о будущем Германии в таких рамках, которые должны были вновь активизировать энтузиазм засомневавшегося сподвижника. «Я люблю его [Гитлера], — действительно впоследствии записал Геббельс в дневнике. — Он все продумал… Я преклоняюсь перед великим политическим умом!»49
Адольфу Гитлеру удалось увести Геббельса — человека, действительно им ценимого, — от политического курса, с которым тот был не согласен, и вернуть на позиции безоговорочной поддержки. Более того, он достиг этого, избежав личной конфронтации. Гитлер никогда не критиковал Геббельса прямо. Он не пытался победить его в споре. Он, можно сказать, руководил сознанием Геббельса, в данном случае сначала произнеся речь, в которой опроверг его идеи, а затем загладив нанесенный ущерб «агрессивным обаянием». Это не традиционный образ Адольфа Гитлера как вождя, сложившийся у многих людей. Их впечатление формировалось преимущественно непримиримым тоном его выступлений, запечатленных на старых черно-белых кадрах кинохроники, и они считали его авторитарным, грубым и агрессивным. Как показывает описанный инцидент, Гитлер был способен тонко управлять людьми, но этот случай показывает и то, что он очень строго следил за тем, чтобы подчиненные не покушались на его абсолютную власть. Детали поведения Гитлера беспокоили меньше. Нарисовав широкое «видение» Германии, какую он хотел создать, фюрер мог оставить своим сторонникам право продумывать, как воплощать эти идеи на практике, а потом подправлять их, если был не во всем согласен с избранной ими методологией.
Есть еще один важный момент в гитлеровской технике руководства людьми, с которым в это время пришлось столкнуться Геббельсу. Фюрер редко распределял конкретные обязанности среди членов партии, поэтому конфликты между амбициозными нацистами были неизбежны. Например, после того, как Геббельс был назначен ответственным за пропаганду, он увидел, что другие люди продолжают осуществлять контроль за определенными аспектами радио, кино и подготовкой лекторов. Ему пришлось самому думать, как взять в свои руки все рычаги управления, и делать это. Другими словами, внутри партии все время что-то происходило, особенно с учетом того, что Гитлер редко вмешивался в споры о зонах ответственности между своими подчиненными. Как мы увидим, такой стиль руководства окажет существенное влияние на развитие Холокоста.
