Парадоксально, но многие немецкие евреи рассматривали Нюрнбергские законы почти в позитивном свете. Да, они явно дискриминационные, но новые законодательные акты, по их мнению, якобы очерчивали границы преследований. Такие были правила21, и немецким евреям следовало жить по этим правилам. Казалось, что антисемитские Нюрнбергские законы обеспечивали защиту от стихийного насилия со стороны местных бандитов.
Обычные немцы не уделяли мерам, принимаемым против евреев, слишком пристального внимания. Гораздо больше их занимало, например, то, что после прихода Гитлера к власти стала массово сокращаться безработица: с 6 000 000 человек в 1933 году до 1 000 000 в 1936-м. Даже при том, что национал-социалисты манипулировали данными, в частности, в сводки больше не включали женщин, это был несомненный успех. «В 1934 году мы увидели: что-то может измениться, — говорит Эрна Кранц, в то время молодая жительница Баварии. — Для всех забрезжила надежда. Не только для безработных, но вообще для всех, потому что мы понимали, что были повергнуты в прах. В 1933-м в Германии был коллапс… Нельзя же скрывать факты, верно? А тогда многое изменялось к лучшему. Зарплата рабочих и служащих повышалась. Жизнь понемногу улучшалось. Я не все отчетливо помню, но могу судить об этом времени по ситуации в нашей семье. Все видели, как с улиц исчезали безработные. Это уже был большой плюс. Разумеется, люди замечали — за этим что-то стоит. Но молодежь прежде всего привлекали к спорту, к общественной деятельности, что само по себе было очень важно. Началось строительство автомобильных дорог. Все это способствовало созданию рабочих мест. Да, это было определенно многообещающее время, иначе почему в результате народные массы пошли за Гитлером? Почему?»22
Экономический успех обусловили преимущественно крупномасштабные займы, которые были нужны Германии в первую очередь для модернизации армии. С 1933 по 1935 год расходы на военные нужды увеличились с 1 процента национального дохода почти до 10 процентов — рост более быстрый, чем в любой капиталистической стране в мирное время23.
Внимание Адольфа Гитлера в этот период было сосредоточено не на еврейском вопросе, а на строительстве новой немецкой армии. 16 марта 1935 года был принят Закон о создании вооруженных сил (Gesetz über den Aufbau der Wehrmacht), и почти все в стране теперь работало на эту цель.
Что касается внешней политики, Гитлер предпочитал взаимодействовать с иностранными государствами на уровне их лидеров, а не при посредничестве Лиги Наций. Ради этого — и для осуществления политики перевооружения — он и вывел Германию из данной организации в 1933 году, вскоре после прихода к власти. Спустя два года, в июне 1935-го, посол Германии в Великобритании Иоахим фон Риббентроп подписал в Лондоне англо-германское морское соглашение, которое определило разрешенную мощь немецкого военно-морского флота в процентном отношении к флоту Британии. Соглашение стало нарушением Версальского договора, но не имело никаких негативных последствий для Германии. Позднее Гитлер говорил, что день подписания англо-германского морского соглашения стал одним из счастливейших в его жизни24.
Для тех, кто читал «Мою борьбу», ничего из сказанного выше не могло оказаться сюрпризом. Гитлер хотел видеть Великобританию союзницей и хотел иметь мощные вооруженные силы, чтобы завоевать для Германии новые территории на востоке. Обо всем этом он заявлял еще в 1920-е годы. Однако о том, что он ненавидит евреев и видит в них смертельную угрозу, Адольф Гитлер тоже заявлял. Прежде чем фюрер вплотную займется решением еврейского вопроса, пройдет еще несколько лет, но это время неумолимо приближалось.
Глава 6
Строительство империи: новые приоритеты
(1935–1938)
В стремлении создать, как он говорил, этническое государство1, Гитлер думал об изменении сознания всего немецкого народа. «Этническое государство, — писал он в «Моей борьбе», — должно выполнить гигантскую образовательную задачу. И придет день, когда это будет рассматриваться как более значительное достижение, чем самые победоносные войны»2. Важнейшей частью решения этой задачи являлось пробуждение у «арийских» немцев понимания, насколько опасны евреи. Инициируя принятие новых законов, Гитлер рассчитывал на то, что преследование евреев тут же будет всеми оправдано, но изменить менталитет нации оказалось не так уж просто. Уже в сентябре 1935 года, в том же месяце, когда были приняты Нюрнбергские законы, стало ясно, что пока фюрер от решения поставленной перед собой «гигантской образовательной задачи» далек.
Один саксонец — член социал-демократической партии — в это же время, например, писал: «Большинство населения игнорирует дискредитацию евреев. Многие даже демонстративно идут за покупками в еврейские магазины и проявляют весьма недружественное отношение к представителям политической полиции, которые там дежурят»3. Ситуация не изменилась и спустя много месяцев — в Баварии, в частности, гестапо по-прежнему констатировало, что еврейские торговцы скотом контролируют бо́льшую часть рынка и значительное число крестьян предпочитает продолжать вести дела именно с ними4.
Гитлер всегда понимал, что «перевоспитание» нации требует времени, и при этом жизненно важно уделять побольше внимания молодежи. В сентябре 1935 года во время партийного съезда в Нюрнберге перед трибунами промаршировали 54 000 немецких юношей, а фюрер еще раз напомнил своим соратникам: «По нашему мнению, молодой немец будущего должен быть стройным и ловким, резвым, как борзая, эластичным, как кожа, и твердым, как крупповская сталь. Мы должны воспитать нового человека, чтобы наш Volk не был разрушен»5.
Молодежь оказалась восприимчива к нацистской пропаганде не в последнюю очередь потому, что жизнь стала меняться к лучшему — как для самих юношей и девушек, так и для их родителей. «Когда Гитлер пришел к власти, у нас появилась работа, — говорит Вильгельм Рес, детство которого пришлось на 1930-е годы. — Плохое настроение в доме ушло в прошлое. В моем детстве в доме всегда было грустно и тревожно, потому что в одиннадцать часов мать не знала, что поставит на стол в двенадцать. В 1934-м отец получил работу. Кажется, он приносил 380 марок, но для нас ситуация значительно улучшилась. Отец говорил, что этим мы обязаны фюреру. Что я должен был осознавать? Я впитал все эти чувства, сидя на коленях у матери»6.
Система образования тоже претерпела изменения. Теперь преподаватели постоянно напоминали своим арийским ученикам об их превосходстве над евреями. Таким образом в контексте воспитания антисемитизма у молодых немцев создавалась позитивная установка. Мария Маус, жившая и учившаяся на севере Германии, к примеру, вспоминает, что в 1930-е годы ее учителя говорили, что только немцы являются достойными представителями человечества. «Была такая небольшая брошюра под названием “Немецкие изобретатели, немецкие поэты, немецкие музыканты”. Ничего другого не существовало. И мы наслаждались этим. Мы были абсолютно убеждены, что мы — самые великие»7. Эрна Кранц, мюнхенская школьница того же времени, считает, что в сфере образования было сделано очень много — у молодежи появились новые возможности, все происходило организованно. «Такого достатка, как сегодня, конечно, не было, но тогда существовали порядок и дисциплина. И у нас имелось много примеров для подражания. Это стимулировало. Хорошие писатели — им придавали значение, и философам тоже… Должна сказать, это было весьма заразительно. Если каждый день молодому человеку говорить: “Ты лучший!”, он в конце концов в это поверит. Да, тогдашние лидеры пытались вывести так называемую немецкую расу. Они постоянно твердили: мы хотим то, мы хотим это, мы хотим, чтобы был здоровый народ, работящий народ, талантливый народ. Прежде всего речь шла о “немецкости”, это внушалось, закреплялось в те годы, — понятие “немецкость”»8. Безусловно, внушить детям, что они лучше всех, нетрудно. Намного труднее было донести мысль, что евреи опасны, особенно если у учеников имелись среди них знакомые — благожелательные и обладающие другими привлекательными чертами характера. Вильгельм Рес, скажем, мог получать удовольствие от «позитивности» нового режима, как он его видел, но испытывал трудности с приложением антисемитизма, которому его учили, к окружающему миру. В городе, где Рес жил, были еврейские магазины, и он помнит, как их владельцы жертвовали одежду и другие вещи и товары для сирот. Удивительно ли, что Вильгельму не нравились все эти карикатуры в Der Stürmer? «Я не мог их понять»9, — говорит Рес.
