Гитлер пересек австрийскую границу в полдень 12 марта, через несколько часов после того, как это сделали его солдаты. Произошло это в символическом месте — на реке Инн в его родном Браунау-ам-Инн. Триумфальный проезд мимо торжествующих толп длился до Линца — города, где он ходил в школу. Рейнхард Шпитци, австрийский нацист, работавший в министерстве иностранных дел Германии, ехал в шестой машине кортежа, вслед за автомобилем фюрера. Для Шпитци это был чрезвычайно эмоциональный момент: «Все мои мечты были о воссоединении Австрии с Германией. Не забывайте, Австрия правила Германией на протяжении 600 лет, немецкая корона хранится в Вене, в Хофбурге. Для меня после поражения 1918 года, для всех нас это была мечта… Должен сказать, что энтузиазм (конечно, не 100-процентный, но как минимум 85-процентный) был ошеломляющим… Я видел даже полицейских и монахинь, держащих флаги со свастикой. Мы все считали, что это будет новый, миролюбивый большой рейх, потому что австрийцам — я сам австриец — война не нравится. Мы проиграли столько войн Пруссии, Англии, Франции и так далее, что уже были сыты по горло всякими войнами… Аншлюс стал одним из успехов Гитлера, достигнутых без войны, так же как оккупация Рейнской области, и то, что он сделал, было абсолютно правильно»50.
Шпитци утверждает, что в то время хорошо представлял себе цели фюрера: «Гитлер с самого начала хотел объединить все немецкоязычные страны, за исключением Швейцарии и Люксембурга, в старую Священную Римскую империю германских народов. Он решил исправить несправедливости Тридцатилетней войны, Мюнстерского и Оснабрюкского мирных договоров, он хотел сделать Германию такой же великой, как в Средние века».
Идея, что конечной целью нацистов является воссоединение немецкоязычных народов, а не захватническая война на востоке, была широко распространенным заблуждением, и Адольф Гитлер охотно его поддерживал в публичных выступлениях. Шпитци, в 1930-е годы служивший в немецком посольстве в Лондоне, свидетельствует о том, что многие представители британской правящей элиты не видели особой проблемы для Европы в таком объединении: «Пока он [Гитлер] занимался этим, национал-социалисты встречали полное понимание большей части британского истеблишмента. Они это понимали. Именно так мне говорили».
В Австрии такие антисемитские меры, как в Германии, не применялись, но тем не менее были значительные «традиционные» предубеждения, вполне бы одобренные бывшим бургомистром Вены Карлом Люгером. В частности, Вальтер Френц, который побывал в австрийской столице в 1928 году, описывает следующий эпизод. «Внезапно трамвай, в котором я ехал, резко затормозил, — говорит Френц, позже ставший личным фотографом Гитлера и одной из ключевых фигур в системе визуальной пропаганды Третьего рейха. — На путях был человек, который не видел приближения трамвая. Водитель, остановившись, в сердцах воскликнул: “О, черт, это же еврей! Если б знал, не стал бы тормозить!”» И все в вагоне его поддержали: “Так и надо было сделать с этой еврейской свиньей!” А ведь они даже не знали того человека»51. Сузи Зейц, приветствовавшая Гитлера в Линце в марте 1938 года, тоже испытывавшая негативные чувства к евреям, сейчас выражает их чуть более дипломатично: «Должна сказать, евреев в Австрии недолюбливали. У нас никогда не возникало ощущения, что они такие же, как мы. Они были другими, совершенно другими»52.
Евреи оказались в опасности с первой минуты вступления немцев в Австрию. «Мы слышали шум на улицах, — рассказывает австрийский еврей Вальтер Каммерлинг, которому тогда было 15 лет. — Все население Вены, по крайней мере нееврейское население, торжествовало и радовалось. Потом начались первые проблемы… Стали громить еврейские магазины». Да, опасность стала чувствоваться сразу же после немецкого вторжения. «Ты был вне закона. Никакой защиты. Любой мог пристать, сделать с тобой что угодно…»53
Печально известны случаи, когда нацистские бандиты заставляли евреев чистить улицы, стараясь при этом унизить их человеческое достоинство. Вальтер Каммерлинг запомнил хорошо одетую женщину, которая взяла на руки свою маленькую дочку, чтобы та видела, как штурмовик пинает ногами старого еврея, моющего щеткой тротуар. «Все смеялись, — говорит он, — и эта женщина тоже. Для них это было развлечением, что меня потрясло до глубины души»54.
Американский корреспондент Уильям Ширер тоже оказался свидетелем травли евреев, начавшейся в Вене. «Сообщения о садизме нацистов и австрийцев стали для меня неприятным сюрпризом, — писал он в своем дневнике в первые дни аншлюса. — Еврейских мужчин и женщин заставляют чистить уборные. Буквально сотнями… их хватают на улицах без разбора и заставляют мыть туалеты…»55
Первоначальный всплеск антисемитских действий в основном был спонтанным. Речь идет о беспорядочных, несистемных действиях на местном, так сказать, уровне — похожих на те, что предпринимали штурмовики сразу после прихода нацистов к власти. Вскоре руководство НСДАП охладило эту импульсивную брутальность. Преследования стали обретать определенный алгоритм. Практически сразу после вторжения немецких войск на территорию Австрии начальник всей германской полиции рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер организовал в венском отеле «Метрополь» свою штаб-квартиру, и тут же в городе появился Рейнхард Гейдрих, его ближайший сподвижник и руководитель службы СД — контрразведывательного подразделения в составе СС. В ночь с 13 на 14 марта, через 36 часов после того, как нога первого немецкого солдата шагнула на австрийскую землю, гестапо приступило к изъятию из домов евреев произведений искусства. Бесценная коллекция Ротшильдов, в частности, была распределена между Гитлером и Герингом. Правда, часть ее осталась в Австрии — в музее Линца. Меньше чем через неделю после оккупации нацисты закрыли все главные конторы еврейских организаций, а их руководителей отправили за решетку. К концу марта евреям запретили работать в научных учреждениях и театрах и служить в австрийской армии. Еврейские предприниматели лишались своего бизнеса и собственности. Нацисты захватывали их магазины, фабрики и дома, и такой процесс «арианизации» вскоре повторится в Германии.
Первый поезд из Австрии в концентрационный лагерь Дахау отправился 1 апреля 1938 года, а к декабрю там оказалось почти 8000 австрийских граждан56. Сначала это преимущественно были политические противники нацистов, многие — с еврейскими корнями, но с мая арестовывать стали евреев, которых называли асоциальными элементами или преступниками, хотя никаких обвинений им не предъявлялось57. Террор достиг таких масштабов, что австрийские евреи подвергались риску быть арестованными просто за посещение ресторана или общественного парка в тот момент, когда власти объявляли очередную облаву. В 1938 году из всех австрийцев, отправленных нацистами в Дахау, более 75 процентов были евреями. В составах, идущих в этот лагерь, всех часто избивали и подвергали разным истязаниям. По оценкам самих эсэсовцев, в одном таком эшелоне физическому воздействию подверглись более 70 процентов арестованных58.
Некоторые австрийские евреи пытались отстаивать свои права. Так поступил, в частности, Давид Шапира, венский еврей, юрист и владелец магазина, потерявший зрение в результате ранений, полученных во время великой войны. После того как ему запретили заниматься адвокатской практикой, а магазин отняли, он с женой отправился к властям Вены и передал жалобу, надеясь, что, увидев его боевые награды, над ними смилостивятся. Услышал Шапира следующее: «Еврейский мерзавец, эти габсбургские побрякушки можешь засунуть себе в задницу. Иди прочь и не вздумай возвращаться, иначе тебя спустят с лестницы. Может, тогда ты прозреешь»59.
