Нападения на синагоги и осквернение свитков Торы — священных иудейских реликвий — по всей Германии стали новой низостью нацистов. Гюнтер Раскин в Берлине видел последствия нападения на синагогу, в которой его отец был кантором. «Я вошел внутрь и увидел все наши священные предметы. Они все были испачканы экскрементами… Это было ужасно. Тогда я впервые стал свидетелем того, как отец плачет»76.
А страдания Руди Бамбера усиливало отсутствие поддержки со стороны соседей и других знакомых. Он говорит, что его семья не получила от немцев никакого сочувствия. Многие просто проходили мимо их дома, но один или два человека кидали в него камни. Похожие воспоминания и у Гейнца Нассау из Эссена. Там в центре города подожгли еврейский молодежный центр. Медсестра, работавшая там, спросила у кого-то из прибывших пожарных, не остались ли в здании администратор и члены его семьи, и услышала в ответ: «Да пусть они сгорят! В конце концов, они расправились с фом Ратом. Убирайся отсюда, а то мы и тебя туда бросим!»77
Впрочем, реакция немцев была разной. В одном полицейском докладе сообщалось, что мнения населения разделились. Большинство людей считает, что эти погромы необоснованны78. Есть свидетель, еврей из Баварии, который говорил, что христианское население Мюнхена настроено против таких действий. «Мне со всех сторон демонстрировали самую живейшую симпатию и сочувствие… Совершенно незнакомая арийская дама, явно из высшего класса, подошла к моей жене и сказала: “Мадам, мне стыдно быть немкой”. Другая неизвестная дама прислала бутылку вина»79.
Неодинаковая реакция на злодеяние, которое впоследствии назвали Хрустальной ночью, видна, например, по поведению родителей Уве Сторьохана, жившего в Гамбурге. Даже при том, что отец Уве евреев не любил, он пришел в негодование, потому что штурмовики осквернили синагоги. А вот мать считала иначе. Она была довольна тем, что после погрома соседи-евреи уехали, а через два дня в их дом вселился один из высокопоставленных чиновников СА. Уве запомнил, как мама радовалась, что теперь рядом будет жить такой общительный и близкий к народу представитель военизированных формирований НСДАП80.
Для тысяч евреев, оказавшихся после Хрустальной ночи в концентрационных лагерях, наступили предсказуемо тяжелые времена. Один из них потом среди прочего вспоминал о том, как комендант Заксенхаузена снял перчатки и собственноручно стал избивать заключенного, обзывая его грязной еврейской свиньей. И о том, как все они смотрели на наказание заключенного, которого поймали при попытке бежать из лагеря: «Его били огромными кнутами двое штурмовиков, которые вызвались это делать добровольно… Несчастный должен был сам громко отсчитывать все двадцать пять ударов, но вскоре замолчал, потому что потерял сознание. Капо сказал, что он, как только хотя бы немного придет в себя, получит еще двадцать пять ударов»81.
Газета Das Schwarze Korps («Черный корпус») — печатный орган эсэсовцев — до Хрустальной ночи не один месяц разжигала ненависть к евреям в самых радикальных выражениях, но после погромов это уже был просто взрыв ненависти. 24 ноября в одной из статей было сказано следующее: «Все это необходимо. Мы больше не слушаем вопли из-за границы, и нет на земле силы, которая может нас остановить! Мы доведем еврейский вопрос до окончательного решения. Программа ясна. Вот она — полное изгнание, абсолютное отмежевание!»82
В другом материале, напечатанном 17 ноября, говорилось: «Горе евреям, если хоть один из них или их сообщник, нанятый ими и пропитавшийся их ненавистью, поднимет свою кровавую руку на кого-то из немцев! За смерть или ранение немца будет отвечать не только он, а все евреи. Это должны понять те, кто не внял нашему первому сдержанному предупреждению… Есть только одно право, наше право, наша самозащита, и только мы будем определять время и формы ее проявления»83. Потом в Das Schwarze Korps прозвучала неприкрытая угроза: «День, когда еврей или еврейский наймит направит оружие против одного из вождей Германии, станет последним днем существования евреев в нашей стране. Мы очистим ее!»84
В это время официальный печатный орган СС сделал еще два заявления, имеющих значение для понимания нами менталитета сторонников жесткого курса. Во-первых, нацисты сказали, что в нетерпимости по отношению к евреям нет ничего нового — это всегда, на протяжении тысячелетий, было очень важно для любого здорового общества и нации, и теперь они сделали из этого необходимые эффективные практические выводы, хотя и суровые85. Во-вторых, Das Schwarze Korps написала, что немцам придется самим решать вопрос с евреями (пока формулировка была такой), потому что международное сообщество помочь им не смогло. Нацисты дали понять, что считают своих оппонентов из «демократических» стран лицемерами: «Ни мистер Рузвельт, ни английский архиепископ, ни один выдающийся демократ не положит свою дочь в постель к грязному восточноевропейскому еврею; но, когда дело касается Германии, они сразу же видят здесь не еврейский вопрос, а лишь гонения на невинных, страдающих за свою веру, словно нас когда-нибудь могло интересовать, во что верят или не верят евреи»86. Таким образом, в Третьем рейхе еще до войны нашли оправдание жесточайших мер против евреев: все «здоровые» нации в мире считают, что быть антисемитами правильно, но только у немцев хватило смелости принять против евреев необходимые меры. И уж конечно, Германия ни в чем не виновата! Другие страны ведь отказались предоставить евреям убежище.
В то время, как Das Schwarze Korps трубила обо всем этом со своих страниц, в концентрационных лагерях продолжали подвергать мучениям евреев, арестованных после Хрустальной ночи. Все это говорит нам о том, что нацисты были готовы предпринимать по отношению к евреям радикальные действия задолго до начала Второй мировой войны.
Международное сообщество, разумеется, осудило погромы, произошедшие в Германии и в Австрии. Слова сочувствия звучали повсеместно, но дел было мало. США позволили 12 000 австрийским и немецким евреям, приехавшим в страну по краткосрочным визам, продлить свое пребывание, но предложение конгресса о принятии дополнительно 2000 еврейских детей было отклонено. Президент в поддержку законопроекта не выступил, и предложение так и осталось только предложением.
Британия, правда, квоту для беженцев увеличила. Происходило это постепенно — началось вслед за аншлюсом, продолжилось после Хрустальной ночи, а в целом до начала войны в Великобританию смогли прибыть 50 000 евреев из Германии и с контролируемых ею территорий87.
Около 9000 детей попали в Британию в ходе операции «Киндертранспорт» — перевозки и размещения на территории страны детей, признававшихся на основе Нюрнбергских расовых законов евреями, из нацистской Германии, Австрии, Чехословакии, Польши и вольного города Данцига. Руди Бамбер со своей младшей сестрой оказались среди тех, кому британские визы выдали накануне начала военных действий. Руди вспоминает, что каждый предмет их одежды, все, что они хотели взять, должны были быть переписаны и одобрены властями. Прежде чем получить разрешение на отъезд, нужно было пройти специальную комиссию. Вот воспоминания Руди: «В помещении сидели нацистские чиновники, армейские офицеры, сотрудники гестапо и полиции… Это выглядело абсурдом, потому что генерал, который был главным, говорил примерно так: “Ты собираешься отправиться в колонии? Наверное, хочешь работать на ферме?” Я ответил: “Да”. Я бы сказал “да” на что угодно… Кстати, в это время слово “еврей” никто не произносил»88.
