Она вдруг что-то засуетилась, но Мариам не понимала, в чем дело, пока Фара не задала вопрос:
– От него что-нибудь слышно?
– От… а, от Дэйва, – сообразила Мариам. – Нет.
– Ну что ж, наверное, у тебя на то были причины, – снисходительно заметила Фара. – Помнишь, как дома у нас тетя Нава – уж как ее уговаривали выйти за того жениха, которого ей присмотрел отец, а она твердила «нет-нет-нет», и родители уже не знали, как с ней быть, но не могли же они силой ее выдать замуж, разумеется, и вот однажды ночью, когда она легла спать, отец постучал в дверь: «Ты не спишь, Нава-джан?» – сказал он…
Ох эти старые, старые семейные истории, повторяемые со всеми необходимыми понижениями и повышениями тона, с драматическими паузами! Мариам расслабилась и слушала все это, как музыку на заднем плане.
Но в целом визит Фары нисколько не помог ей успокоиться. С Фарой всегда так, уж очень она торопится наверстать все со всеми знакомыми. Пришлось устроить обед с Сами и Зибой, и Фара бесконечно суетилась вокруг Сьюзен и выкладывала многочисленные подарки. Это еще ничего, с собственной родней Мариам общаться было не трудно, однако потом они поехали в Вашингтон к родителям Зибы, которые обожали Фару (уж конечно, с ней им было уютнее, чем с Мариам) и непременно устраивали в ее честь прием. Великолепный прием, изобилие черной икры и водки, Фара восседала за столом, точно королева, блистала умом, сверкала драгоценностями и смеялась, запрокидывая голову. С присущим ей великодушием она пыталась вовлечь в веселье и Мариам, говоря гостям:
– Вы же все знаете Мариам, верно? Моя любимая кузина! Мы росли вместе!
Мариам слегка подавалась вперед, натянуто улыбалась и подавала руку, но не чувствовала себя уместной и спешила запрятаться в тихий уголок, где Сами читал Сьюзен огромную книгу «Персеполис». (Сами тоже не вписывался в эту компанию, а вот Зиба превесело крутилась среди молодежи.)
– Если бы мы жили в Иране, – сказала Мариам сыну, – когда угодно с нами могло бы произойти то же самое.
– Даже сейчас? – оглянулся на нее Сами.
– Ну… – протянула Мариам. По правде говоря, в точности она не знала. И сказала вместо ответа: – Как я все это ненавидела в детстве! На любой семейной вечеринке я забивались туда же, где ты сейчас сидишь.
Неужели есть особый, отвечающий за это ген? За склонность держаться незаметно, за нелюбовь к общему веселью? Никогда прежде ей не приходило в голову, что она могла передать эту свою черту Сами.
В последний день гостевания Фары, в воскресенье, они отправились в огромный торговый центр и Фара влюбилась в магазин скидок, предназначенный для юных девиц. Она закупила множество просторных штанов из вискозы, которые на ней выглядели экзотично и изысканно, а вовсе не как дешевая ерунда для подростков. В завершение они пообедали там же в ресторанном дворике.
– А ты что купила? Ничего! – ласково бранила ее Фара. – Видишь ли, Мариам-джан, в этом мире два типа людей: одни отправляются в магазин и приносят домой слишком много и стонут: «Ооо, зачем я столько набрала». А другие возвращаются с пустыми руками и жалуются: «Ох, надо было то купить, и это купить».
Мариам невольно засмеялась. Действительно, частенько бывало так, что ей приглянется какая-то вещь, но процесс покупки покажется слишком сложным, и она пройдет мимо, а потом пожалеет.
Вечером они вместе готовили те иранские блюда, которые, как опыт показывал, пользовались наибольшим успехом у иностранцев, а потом пришли три подруги Мариам. Они были знакомы с Фарой по прежним ее визитам, так что посиделки получились вполне уютные. Мариам металась между кухней и столовой, а Фара тем временем развлекала гостий описанием пира у Хакими.
– Там на самом деле были две разные компании, старших и молодых, – сказала она, и Мариам моментально поняла, о чем речь, хотя тогда, у Хакими, об этом не подумала. – Старики нарядились, молодые пришли в джинсах. Старики слушали наверху Гугуш, молодые плясали внизу под какой-то бац-бацбац. – Дальше Фара пустилась рассуждать: – Молодые теряют исконную культуру. Я это повсюду наблюдаю. Они приезжают к родителям на традиционный Новый год, но не знают, что полагается делать. Они стараются как могут, но все время оглядываются, правильно ли получается. Они пытаются влиться, но не умеют. Разве не так, Мариам? Ты согласна со мной?
Гостьи обернулись к Мариам, ожидая ее ответа. Она могла попросту ответить «да», и эта минута миновала бы, но почему-то она почувствовала тайную вину, словно самозванка. По какому праву она станет высказываться? Она сама давно живет в разлуке со своей культурой, она никогда не ощущала себя внутри этой культуры. Почему-то, по неведомой ей самой причине, она никогда не чувствовала себя дома на «старой родине» и в другой стране тоже, потому-то, может быть, лучшими ее подругами стали три эмигрантки, Даниэла, Кари и Каллиста, – тоже аутсайдеры, тоже такие с рождения.
– Согласна, Мари-джан? – повторила Фара, а Мариам так и стояла в дверях кухни с миской салата в руках и пыталась понять, не обусловлено ли каждое решение, какое она принимала в жизни, желанием ни к чему не принадлежать.
Зиба сказала Мариам, что на этот раз хочет приготовить ко дню Прибытия что-то новое.
– Все эти иранские блюда уже немного приелись, – сказала она. – Не подать ли нам суши?
– Суши? – Мариам подумала, что ослышалась.
– Можно заказать из ресторана в Тоусоне, у них есть доставка.
– Да, но… – пробормотала Мариам.
– Для родителей и братьев возьму роллы «Калифорния». Сырую рыбу они, разумеется, есть не станут.
– Но в «Калифорнию» кладут крабовое мясо, – напомнила Мариам.
– О, эти запреты давно уже никто не соблюдает! На прошлое Рождество жена Хассана угощала омаром.
«Но как же Дональдсоны? – вертелось у Мариам на языке. – Дональдсоны умрут с горя, лишившись аутентичной ближневосточной кухни!»
Вслух же она сказала только:
– Предупреди меня, что я должна принести.
– Бутылка саке была бы кстати, – сказала Зиба.
Мариам засмеялась, но Зиба нет. Похоже, настроена всерьез.
Мариам собиралась в этот год присутствовать на празднике. Она строго поговорила сама с собой. Это была трусость, теперь-то она понимала, уклониться от праздника в прошлом году. Очевидно, чужое мнение все еще слишком много для нее значило. А могла бы, в своем-то возрасте, отмахнуться: «Ну и что, пусть даже и выйдет слегка неловко».
Она заранее выбрала наряд, пожалуй, чересчур об этом хлопотала, и посоветовалась с продавцом в винном магазине, какой взять сорт саке. Накануне праздника что-то мешало ей уснуть. Мариам казалось, она вовсе глаз не сомкнула, однако в какой-то момент ей приснился сон, значит, хоть ненадолго она забылась. Ей снилось, будто она снова ходит в начальную школу и ее класс разучивает песенку цыплят; «куд-куд-кудах», распевали они детскими тонкими мультяшными голосами, а Дэйв смотрел и укоризненно качал головой, Дэйв в его нынешнем возрасте, с седыми кудрями и набрякшими веками. «Горюет ребенок», – сказал он, и она проснулась, досадуя на саму себя за столь очевидный сон. На радиочасах 3.46. После этого она лежала и смотрела, как сменяются цифры: четыре часа, полпятого, пять. И тогда она поднялась.
