Хотела бы я позвонить ей сейчас, но не могу.
Солнце перекатилось за отметку полудня, но до вечера еще далеко. Я иду вдоль дверей, заглядывая в комнаты, — дом реально очень большой, а та комната, что отвели мне, явно принадлежала хозяйке дома. И вопрос, зачем понадобилось оставлять здесь мебель — и ладно бы мебель, она антикварная, но тут шкафы, набитые вещами прежней хозяйки. И что потом со всем этим делать, как в этом доме жить? Тут вообще вопрос пока остается открытым.
Хотя, конечно, это не моя головная боль, но мне любопытно.
— Вот черт, я не знал, что здесь кто-то есть.
Я вздрогнула и обернулась.
В конце коридора открыта небольшая дверца, а за ней, оказывается, есть чердачная лестница. И в проеме открытой двери сейчас стоит парнишка с чемоданчиком, в каких носят ноутбуки, и с ящиком для инструментов, который стоит у открытой двери. Его появление здесь для меня тоже неожиданность — Людмила о нем не говорила. Или она не знала?
— Извините, я вчера должен был прийти, но не успел. Мне сказали, что в доме пока никто не живет, и я решил, что нет разницы, в какой день я приду, раз никому не помешаю.
— Вы мне не мешаете.
Он высокий, светлые волосы аккуратно подстрижены, длинная челка падает на правый глаз, одет в темные джинсы, темную майку и клетчатую рубашку. Обычный парень, нордический типаж, как раз в моем вкусе. Другой вопрос, что все эти танцы вокруг «нравится — не нравится» меня не интересуют, потому что я избегаю эмоций, но констатация факта — это не эмоция.
— Нет, просто я… Извините.
У него зазвонил телефон, и он, выудив трубу из кармана, вернулся на чердачную лестницу.
Где-то в доме звучит рояль, но тут уж без вариантов — рояля я пока нигде не видела, но это ничего не значит, я же пока не обследовала дом, особенно помещения первого этажа и подвала… Тут точно есть подвал, в таких домах он всегда есть, и по закону жанра именно там расположены неучтенные трупы. И рояль этот… Думаю, в доме есть еще кто-то, о ком Людмила мне почему-то не сказала. И я правильно сделала, что сняла то роскошное платье, хороша бы я была — в чужом-то платье, причем вечернем! Учитывая, что сейчас не вечер, а у меня нет ни прически, ни подходящих туфель, полная нелепость.
— Я протянул кабель, теперь в доме есть Интернет и работают наружные камеры. Вернее, они уже есть, нужно просто включить. — Парень поднял с пола ящик с мотками кабеля и инструментами. — Я прошу прощения, а можно мне воды?
Ну да отчего ж нельзя, надо только найти, где она, и постараться не слушать то, о чем она говорит.
— Мне сказали, что кухня внизу, но я пока ее не видела, так что давай вместе поищем, — предлагаю я.
Парень озадаченно смотрит на меня, но я не собираюсь объясняться, я и сама не в курсе, что я здесь делаю. Людмила сказала, что кухня внизу, значит, она внизу. Первый этаж я еще не обследовала.
— Я инструменты у входа поставлю, ладно?
— Мне-то что, ставь. — Ситуация мне в целом не нравится. — Вряд ли они там кому-то помешают, тем более что, кроме нас, тут никого нет.
Я хочу попасть в кухню и вооружиться ножом, потому что парень вполне может оказаться убийцей-психопатом, и в его ящике сто пудов есть нож, а то и что похуже. А я точно знаю, что может натворить парень с ножом.
Кухня оказалась не совсем кухней. Большое светлое помещение с рабочей стенкой, красивым полом и светлыми панелями, посредине стол и стулья из какого-то тяжелого светлого дерева, викторианские комоды, высокое венецианское окно выходит во внутренний дворик, выполненный в стиле итальянского патио.
Глупость какая-то.
Вот и холодильник, и в нем есть газировка, а еще какие-то закуски, молоко и апельсиновый сок. Все отчего-то свихнулись на апельсиновом соке, а лично я больше люблю яблочно-виноградный.
— Мне воды. — Парень заглядывает через мое плечо. — Ишь, сколько тут всего!
— Хочешь есть — ешь.
Людмила сама сказала, что можно пить и есть все, что имеется в холодильнике, а значит, я имею право угостить любого, кто попросит его угостить.
— Вы уверены? Я, честно говоря, сильно проголодался, с утра тут ковыряюсь, напарник приболел, и…
— Много текста. Ешь, что приглянулось.
Я подхожу к окну и смотрю на обустройство внутреннего дворика. Плиты пола либо реально выковыряли и перевезли из какого-то старого замка, либо искусственно состарили. Я, например, поначалу думала, что этот дом новый, просто стилизованный под старину, а оказалось-то совсем наоборот. Дом старый, и эти платья в шкафу, которые, спустя много лет, до сих пор хранят запах хозяйки… Жутковато, конечно. Словно она сама тоже здесь, просто вышла ненадолго, а тут какие-то левые люди ввалились в дом, роются в шмотках… Так, а я же не нашла гардеробную. В спальне шмотки, так сказать, экстренные, у меня тоже так было — в спальне я хранила то, к чему хотела иметь постоянный доступ, а в гардеробной все остальное. Вот и у Линды, скорее всего, тоже было заведено именно так — шляпки, обувь, сумочки, пальто и шубки она хранила в отдельной комнате, и я хочу на это посмотреть и примерить тоже хочу. А потом верну обратно, мне чужого не надо.
Ладно, время есть.
— А вы здесь живете?
Парню явно хочется поболтать, а вот мне — нет.
— На данный момент — да.
Странно, что меня поселили именно в бывшую спальню хозяйки дома. Мысль о том, что мне придется спать на кровати, где покойная предавалась пороку с кучей разных мужиков… На порок-то мне плевать, а вот мысль о том, что все они трогали эту кровать, оставляли биологические жидкости, микроскопические клетки эпителия наверняка еще находятся в волокнах ткани, разлагаясь там, ну и прочее… В общем, это не слишком интересная перспектива — провести ночь в кровати сто лет назад умершей шлюхи. Даже если это роскошная кровать в голливудском стиле, все равно.
— Интересный дом, как в старом американском кино. — Парень с видимым удовольствием поглощает какие-то бутерброды, запивая их шипучкой. — Я хотел его получше рассмотреть, честно говоря.
— Ну, так рассмотри, кто тебе мешает?
Оставаться здесь одной мне, если честно, не слишком хочется — пока светло, еще ничего, а ночью… Кто знает, что будет ночью? Я не верю ни во что иррациональное, но дело в том, что иногда оно происходит. И тогда я просто стараюсь об этом не думать. В этом я, наверное, похожа на историков-ортодоксов, которые делают вид, что не существует никаких артефактов, полностью опровергающих официальную версию истории, потому что иного объяснения у них нет, и если принять за основу неудобные на данный момент факты, то всю историческую науку можно свободно выбросить на помойку.
Я тоже поступаю аналогичным образом по отношению к сверхъестественному просто потому, что берегу свои нервы.
Но я осознаю, что в какой-то момент удельный вес накопившегося иррационального заставит меня изменить точку зрения, и оттягиваю этот момент как могу. Я ничего не люблю менять.
