— А… — Он прожевал остатки бутерброда и снова отпил из бутылки. — А зачем его учитывать, это содержимое? Хозяева что, не знают, что находится в их шкафах?
— Это не их шкафы, так что — нет, толком не знают. — Я поднимаюсь, давая понять, что аудиенция окончена. — Ладно, будешь уходить — плотно закрой дверь, а мне нужно приниматься за работу, иначе проторчу здесь несколько дней.
Он задумчиво смотрит на меня, что-то прикидывая в уме. Возможно, думает о том, что неплохо было бы сейчас стукнуть меня чем-нибудь по башке, поиметь всеми доступными способами и придушить. Но, возможно, он просто хочет спросить, где туалет.
Никогда нельзя точно знать, что творится в голове другого человека.
— И ты будешь здесь несколько дней?
— Думаю, за пару дней управлюсь, если начну прямо сейчас.
Я надеюсь, он понял, что ему пора уходить. Не люблю без нужды быть прямолинейно грубой.
— Может, тебе помочь?
Парень смотрит на меня все с той же странной миной.
— Помочь?
— Ну, у меня завтра выходной, сегодня работу уже сделал. — Он рассматривает меня совсем уж откровенно. — Я мог бы остаться и помочь тебе. Невесело, поди, торчать одной в пустом доме?
— Когда я работаю, я вообще не замечаю, одна я или нет.
— Но если я останусь, я не помешаю?
— Дом-то не мой, выгнать я тебя не могу — я не охранник. Хочешь — оставайся, объясняться с хозяевами будешь потом сам, просто не мешай мне работать.
Отчего-то я знала, что он просто так не уйдет, не зря же я припрятала нож.
— Да от меня будет только польза! — Парень соскочил с табурета. — Я тебе помогу, вдвоем мы быстро все сделаем.
— Здесь неважно, одна я или вдвоем, все равно придется методично обследовать комнату за комнатой, а на это нужно время.
У меня двоякое чувство. С одной стороны, инстинкт самосохранения говорит мне, что нужно избавиться от парня — мужчины несут в себе опасность, с другой стороны — тот же инстинкт орет: оставь его в доме, не ночуй здесь одна! По ходу, у моего инстинкта самосохранения раздвоение личности, и обе эти личности достаточно назойливые.
— Ну, значит, просто погляжу. — Парень поднимается по лестнице рядом со мной. — Дом красивый, но что-то в нем есть такое… Кстати, я не знаю, заметила ли ты, но время от времени кто-то играет на рояле. Кто это может быть?
— Не знаю, мне это вообще неинтересно. — Я изображаю раздражение. — Есть работа, я ее делаю, а что тут и как, меня, в принципе, не волнует, чтоб ты понимал. И тебе советую занимать ту же позицию.
— Почему?
— Потому что богатые люди не любят, когда кто-то сует нос в их дела.
— А кто ж это любит…
— Точно, никто. Да только удельный вес тайн у всех разный. — Я иду в конец коридора и открываю крайнюю дверь. — Вот ты кто? Монтер? Ну, если отбросить иностранные слова типа «менеджер». Монтер. И твои секреты — даже если ты, например, некрофил — могут заинтересовать только полицию, и то ненадолго. И даже если твои секреты станут известны кому-то — ну и что? Тебя из монтеров прогонят? Да ну. А тут нет, тут все по-другому. Тут высшее, блин, общество — ограниченная тусовка, и если нечто эдакое становится достоянием общественности… Нет, полицию это, скорее всего, не заинтересует, в нашей стране богатые люди вообще стоят над законом, но суд вот этого самого высшего общества бывает куда как жестче. Это не просто какая-то тусовка, тут завязаны деловые и личные связи, которые невосстановимы в случае разрыва. Своеобразная гражданская смерть. Так что подобные люди свои тайны охраняют люто, часто вообще любой ценой. А потому рот на замок, и смотришь только на то, что полагается по работе, иначе работать с такой клиентурой не будешь.
— А ты не слишком доброжелательна, да?
Он смотрит на меня с иронией, но мне на это плевать.
— Если доброжелательность не нужна по работе, то нет, не слишком. Это проблема?
— Нет.
Комната, где мы оказались, полукруглая и затененная. Посредине кровать из какого-то темного дерева, белое шелковое покрывало и полог из легкой прозрачной ткани. Гангстерский шик, короче.
— Гостевая спальня. — Я ищу глазами дверь в ванную, но ее нет. — Без ванной, надо же.
Вдоль стены высится темный шкаф с овальными зеркалами в дверцах, между окнами комод, в углу кресло. Похвальный минимализм, и если бы не прозрачные занавески на кровати, комната выглядела бы типично мужской.
Я выдвигаю ящики комода — они пусты, пуст и шкаф, если не считать стопки простыней на полке. Простыни слегка пожелтели от времени, в шкафу пахнет затхлостью и лавандой, и я думаю, что Линде вряд ли нравится, что мы здесь шарим, но после того, как я заняла ее спальню, примеряла ее платье и цацки, толковать уже не о чем.
— Вот, слышишь?
Парень тронул меня за плечо — в доме снова звучит рояль.
— Слышу — что?
Я сделаю вид, что не слышу, и постепенно звуки перестанут для меня существовать. Мир каждого человека — это то, что существует субъективно, и так называемая объективная реальность — просто совокупность субъективных восприятий и установок.
— Рояль. — Парень смотрит на меня с удивлением. — Он и раньше звучал.
— Не слышала, и сейчас ничего нет. — Мне любопытно, как он отреагирует на столь очевидное отрицание. — Кто бы мог играть здесь на рояле, если тут никого больше нет?
Из-под шкафа выкатился маленький мячик — белый теннисный мячик, и взяться ему неоткуда. Парень следит глазами за мячиком, а я молча пинаю его назад под шкаф. Мало ли что там и где валяется, я тут мячики собирать не нанималась.
— Слушай… — Парень почти испуганно уставился на то место, где был мячик. — Что здесь происходит?
— А что такое происходит?
Я закончила обыск комнаты и направилась к двери. Если проклятый мячик снова выкатится, у моего спутника съедет крыша.
Рояль умолк, но тишина ничуть не лучше. Я вспомнила фильм «Особняк “Красная роза”» — нет, этот дом до зловещего особняка вообще недотягивает, там реально были погонные километры комнат, битком набитых призраками, а тут так, несерьезно. Мячики, рояль… В общем, пока я не вижу, чего здесь можно бояться.
— Я…
— Хочешь уйти?
Вот ему бы сейчас признаться, что — да, блин, я боюсь здесь оставаться просто до уссачки… Но это опустить себя ниже плинтуса. А у мужчин их самцовое эго часто бывает гораздо сильнее инстинкта самосохранения. Вот и у этого тоже глупая башка, что мне сейчас на руку. Однозначно, мячик мне тоже не понравился. В этом доме точно что-то неладно.
Я открываю дверь в следующую комнату — это спальня, но явно женская. Кремовые шелковые обои, золотистые шторы, светлое покрывало с желтыми и золотистыми цветами, белая мебель и огромное трюмо с ящичками. В шкафу висит кремовый пеньюар, украшенный кружевами и почему-то мехом. Пеньюар красивый, шелк совершенно не тронуло время, я снимаю пеньюар с плечиков и пытаюсь уловить запах, но он ничем не пахнет, только пылью.
