— Ты мне так и не сказал, есть у тебя Интернет или нет.
— Есть. — Влад подает мне свой телефон. — Ищи, что тебе нужно.
Ну, конечно, мне теперь интересно насчет Линды Ньюпорт. Вот ее фильмография — негусто, роли второстепенные, но фотографий много. И реально выходит так, что я каким-то непостижимым образом слегка на нее похожа, но на самом деле на свете много похожих людей.
— Начинала она как дублерша для Хеди Ламарр, но снимали ее в этом качестве эпизодически — она оказалась гораздо красивее оригинала, но далеко не так талантлива. Позже пыталась добиться самостоятельных ролей, но оказалось, что в качестве любовницы она умеет добиться гораздо большего, чем как актриса. В общем, шлюшка. — Влад покосился на меня. — Но очень красивая, конечно.
— Но что-то было в ней еще, если ей дарили все это, — заметила я.
— А в итоге отравили. — Влад засмеялся. — Прямо в этом доме.
— Ну, значит, ей повезло, она не состарилась.
— Почему ты так на нее похожа?
— На свете полно похожих между собой людей. Даже в обычном троллейбусе ты найдешь двоих, похожих между собой как родственники.
Я всех людей делю на типажи, которые соотношу с известными личностями — просто для удобства, у меня плохая память на лица. А так у меня в блокноте записано: Саша, Алек Болдуин — и уже могу вспомнить внешность этого самого Саши. В общем, мне так удобнее.
Но есть люди, для которых пока нет типажа.
Так, например, Людмила, которая привезла меня сюда, — она вообще ни на кого не похожа, а уж на женщину она не похожа и вовсе, так что пока она болтается как есть, но я уж точно не забуду ее лицо, такое сложно забыть. И вот этот тип тоже пока не классифицирован, но я подумаю над этим. Он был бы похож на Марка Шеппарда, правда, Марк коренастый брахицефал, а этот ярко выраженный долихоцефал, но глаза и брови очень похожи, так что остановлюсь пока на Шеппарде.
— Отличная спальня.
Сама знаю, что отличная.
— Ты давай поищи насчет Линды, мне любопытно. А я пока накрашусь, и мы потанцуем, там внизу я видела патефон.
Я наношу макияж, вспоминая тот, что на портрете. Раз уж я в таком доме, на мне горностай и бриллианты, а внизу есть большой танцевальный зал, мы сейчас устроим вечеринку, и пусть призраки присоединяются, почему нет.
— Ты очень на нее похожа.
— Еще десять раз мне это скажи, чтоб я не забыла.
Я и сама вижу, что похожа, но это ничего не значит. Я далека от всей этой мистической чуши, далека настолько, что считаю психом любого, кто всерьез задвигает о потустороннем мире и призраках. Я считаю, что мы живем и умираем, все, следующий лэвел. Никакого Мира Реки, райских кущей и тростниковых полей, и это к лучшему, я думаю.
Хотя, если вдуматься, для индивида это катастрофически.
Ну, вот взять хотя бы Линду и ее хахалей: не так давно это все было, века не прошло, по меркам истории, это пустяк, а ведь никто даже имен их уже не помнит. Кипели страсти, рвались нервы и сердца, взрывались мозги и газетные заголовки, людям казалось, что все происходящее так важно, что важнее нет ничего на свете, но вот прошло несколько десятков лет, и никто не помнит ни их имен, ни лиц, ни причин их страданий и радостей, потому что у каждого полным-полно своих проблем, которые важнее всего на свете. Никому нет дела до покойников, с жиру бесившихся много лет назад, когда жизнь была куда как проще. И после нас будет то же самое, а потому — граждане, оплачиваем проезд и проходим по салону, все это уже когда-то было и будет тысячу раз. Мы просто персонажи одной огромной игры. Вот чувак, которого сажали на кол, — это да, проникновенно во всех отношениях, любой — безликий и безымянный, все равно очень ощутимо отрезвляет мысль, что по сравнению с ним ты самый что ни на есть отъявленный счастливчик, а убитая шлюха и ее кавалеры — вообще не тема для сочувствия. Ушли и ушли, ничего хорошего они не сделали.
И как раз именно тут мы подходим к мысли о бессмертии.
Вот Маринка прожила короткую жизнь, но ее улыбка для меня до сих пор — свет во тьме. Ну, то есть в мировом масштабе моя сестренка ничего не сделала, да и что она могла-то? Но для меня она всегда была последним, что я знаю настоящего в жизни. И любой гражданин, если претендует на звание Другого Кальмара и хочет, чтоб его помнило как можно больше людей, а потомки узнавали на портретах, должен сделать что-то большее, чем просто трахнуть кучу сограждан, а потом шантажировать их данным обстоятельством.
Хотя, возможно, я к бедняжке Линде несправедлива — но я точно не потеряю сон из-за этого.
— Что там в новостной ленте?
— Ищут свидетельницу убийства Валерии Городницкой.
— На кой она им? — Я открываю шкатулку и вываливаю содержимое на кровать. Ага, славный браслет, и колечко в тему… — Вообще нет ничего более скучного, чем искать свидетелей убийства.
— Почему?
— Да потому что никто не хочет быть замешанным в такое. — Пальцы у Линды были тоньше моих, это теперь понятно, а вот запястья как раз. — Ну, как я выгляжу?
— Потрясающе. — Влад изучающе смотрит на меня. — Правда, просто потрясающе. Как жаль, что… Ладно, неважно. Так отчего это полиция не найдет свидетелей?
— Сам посуди: кто в здравом уме захочет ввязываться в такое грязное дело, когда, того и гляди, из свидетелей перекочуешь на скамейку запасных на роль главного злодея? Ну, или сам убийца решит, что нечего свидетелю ошиваться на белом свете, или заказчик, например, сочтет неправильным наличие свидетеля. Нет, свидетель даже на свадьбе иногда выступает в роли громоотвода, а уж свидетель убийства и вообще не жилец, если ты понимаешь, о чем я тебе толкую.
— Ну, там была вторая женщина, которая может опознать убийцу.
— Ага, пусть они ее поищут. — Мне надоел этот скользкий разговор. — Тем более что убийцу она могла и не рассмотреть, а вот убийца ее рассмотрел точно. Так что он ищет ее на всех парах — и рано или поздно найдет.
И тогда я дорого продам свою жизнь. Это Валерия, бедолага, умерла от неожиданности, а я-то в курсе, что на свете есть чувак, который хочет прервать мое бренное существование. Но дело в том, что в данном вопросе у него нет права голоса.
Ни у кого нет права голоса в этом вопросе, кроме меня самой.
Вот Бурковский этого так и не смог понять. Он вообще считал, что просто погулять меня отпустил, когда решил ослабить контроль и позволить мне жить своей жизнью. Вы спросите, почему я не ушла из его дома раньше? Я тоже часто задаю себе этот вопрос, а ответ прост: я привыкла там жить и даже как бы подзабыла, что привыкать ни к чему нельзя.
Просто я не люблю ничего менять, вот что.
А тут, понимаете, вернулся Янек. Он редко приезжал из своего Итона, у него там друзья, интересы, девицы — иногда я заглядывала к нему на страничку в соцсети, просто из интереса. Янек путешествовал по миру, катался на лыжах, нырял с аквалангом. Мы иногда приезжали туда, где был он, Бурковский с матерью нарадоваться не могли, до того ждали этих встреч, а я с ним просто здоровалась. Несколько раз он звал меня провести время с его компанией, но я представить себе не могла, зачем бы мне это могло понадобиться.
