— Смотрите, уже видно биржу и ратушу! — воскликнула Тина, жадно вглядываясь в береговую линию.
А вскоре стали различимы мачты кораблей, покачивающихся у причала. Кайтенская гавань встречала моряков криком чаек, гулом человеческих голосов, плеском волн и пожелтевшими листьями на деревьях, росших в порту, — в Маранте осень давно сменила лето. На палубу вышел Лоет. Он шумно втянул носом воздух и с удовлетворением произнес:
— Дома. Наконец-то.
Тина горячо кивнула. Насколько сильно она соскучилась по родному городу, девушка поняла только в то мгновение, когда увидела марантийский берег и город-порт, стоявший на нем. Мадемуазель Лоет уткнулась лицом в грудь Альену, пряча непрошеные слезы. Он зарылся пальцами в волосы своей невесты, с жадностью рассматривая берег родного королевства. По дому соскучились все.
Только один человек сейчас был преисполнен сомнений и опасений, несмотря на обещания капитана Лоета. Верта сидел на бухте свернутого каната и протяжно вздыхал, глядя на приближение родного берега. Смерть от пули пирата казалась ему недурным концом, но умереть мужчине не позволили. И когда, очнувшись на борту брига, капитан «Алиани» осознал, что его злоключения еще не закончены, пожилой горастанец, вечно говоривший загадками, изрек, вглядываясь в глаза Верта:
— Конец одного пути — всего лишь начало другого.
Верта пытался понять, о чем говорил лекарь, и даже спросил его, когда впервые вышел на палубу после того, как смог подняться с койки. Бонг лишь улыбнулся и указал взглядом на Лоета, оравшего на кого-то из матросов:
— Такой голос услышат даже в столице Маранты.
Потом Верта разговаривал с Лоетом, и, когда признался одноглазому капитану, что преисполнен дурных предчувствий, тот фыркнул:
— Кому делать нечего, тот забивает голову всякой дрянью. Ты спас мою дочь, когда кинулся в ноги рыжему ублюдку, потом закрыл собой мой зад; неужели думаешь, что Вэйлр Лоет не умеет отдавать долги?
— Бросьте, Вэй, — вздохнул Верта. — Ни судовладелец, которому принадлежала шхуна, ни суд не примут в расчет этих обстоятельств Что уж говорить о моей совести? Столько людей…
— Со своей совестью ты будешь договариваться сам, — усмехнулся Лоет, — а с остальными перемолвлюсь словечком. Есть у меня одно корыто, которое я хочу заменить на новое. Отдам его твоему судовладельцу вместе с капитаном, давно бесит. А вот на новое мне толковый человек нужен. — Верта изумленно взглянул на Вэя, и тот пожал плечами: — А что? В деле ты себя показал — отчаянный малый. В море давно, управляться с командой можешь. Но больше никаких авантюр, драть буду нещадно.
— А суд?.. — сипло спросил второй капитан.
— Блеск золота ослепит любого судью, — отмахнулся Лоет. — Да и не будет суда. — И, понизив голос, подался к Верта: — У меня такие связи при королевском дворе…
О родне бывшего пирата капитан «Алиани» ничего не знал, а Вэйлр, с иронией во взгляде наблюдавший за собеседником, просвещать его не стал.
— А родные погибших?..
— Они работали не на меня, не мне с ними и разбираться, это печаль владельца компании. Так что думай о том, как будешь перевозить семью в Кайтен. Да, еще. Если мне все-таки придется раскошелиться, после удержу из твоего жалования. Даже бывший пират добровольно не расстанется со своим золотишком.
— Спасибо, — выдохнул Верта, но Вэй отмахнулся и покинул собеседника.
И теперь капитан погибшей «Алиани» напряженно ожидал своей судьбы. Он верил Лоету, но сомнения еще оставались. Все-таки страх перед веревкой и позором успел въесться в сознание, и забыть о нем было непросто. Верта еще предстояло узнать, что его новый патрон слов на ветер никогда не бросает, как и то, что для работы на мэтра Лоета нужно иметь крепкие нервы. Впрочем, к самодурству и язвительным выпадам будущего хозяина новый работник «Вэйлады» уже успел привыкнуть.
— Даст Всевышний, всё будет хорошо, — вздохнул мужчина и подошел к борту, чтобы рассмотреть берег, к которому отныне он будет причаливать свое новое судно.
«Счастливчик» шел к своему месту стоянки под взмахи рук и выкрики с кораблей, стоявших по соседству и принадлежавших судовладельцу господину Лоету. Люди приветствовали возвращение своего хозяина, неизменно вносившего оживление своим появлением. Удивительное дело, но, несмотря на въедливый ядовитый характер, на упрямство и вспыльчивость, несмотря на его острый язык, Лоета любили работавшие на него моряки и конторские служащие. И отсутствие хозяина стало заметно очень быстро. Поэтому, завидев знакомый бриг, люди оживились.
— Соскучились по пинкам, негодяи? — проворчал Лоет, пряча под маской недовольства, что ему приятно. — Передохну и всем натолкаю.
— Уж обласкайте народ, хозяин, — осклабился господин Ардо. — Не все нам страдать.
— Вы посмотрите на них, исстрадались о…ни, — с запинкой закончил Вэй, не сводя с причала округлившегося глаза. — Дьявол меня дери, Ангелок. Так, быстро разворачиваемся, пока она не видит, — малодушно велел Лоет, но в это мгновение раздался жизнерадостный вопль Самеля:
— Ангелок! Мадам Ада!
— Урою, — мрачно возвестил Вэй и ринулся в каюту, бросив на ходу: — Меня нет, я потерялся… где-то там потерялся, навсегда.
— В каюте? — деловито уточнил господин Ардо.
— Тебя тоже урою, — пообещал Лоет, исчезая с палубы.
— Маменька! — воскликнула Тина. — Альен, это же моя маменька! Папенька…
Девушка обернулась и растерянно огляделась в поисках отца, только что стоявшего на своем месте, на капитанском мостике. Литин скрыл усмешку и с интересом посмотрел на невысокую стройную женщину, нежная красота и свежесть которой все еще не покинула ее лик, несмотря на то что ей было уже за сорок. Тина имела материнское сложение и нежность, но ростом ту все же превосходила: пусть ненамного, но была выше. В остальном мадемуазель Лоет мало чем напоминала мадам Лоет, и теперь было окончательно ясно, что девица уродилась внешне копией своего отца.
Однако, глядя на миниатюрную женщину, сложно было поверить, что мужчина, подобный Вэю Лоету, может столь искренно бояться ее. Объяснить необычный трепет можно было лишь одним: бывший пират обожал свою супругу, опасаясь причинить ей вред или боль. Потому ему было проще спрятаться от нее, чем учинять скандал или оказывать сопротивление праведному гневу, который, несомненно, должна была испытывать мадам Лоет.
Адалаис Лоет повернулась в сторону приближающегося корабля. В позе женщины появилось напряжение, а на лице, теперь различимом совсем отчетливо, застыла крайняя степень изумления. Взгляд ее был прикован не к дочери, отчаянно махавшей ей рукой, не к Самелю, причитавшему со своего места, и даже не скользил по бригу в поисках мужа. Мадам Лоет не сводила взгляда с молодого человека, стоявшего рядом с ее дочерью. Знакомая стать, черные, как ночное небо волосы — все это было ей слишком знакомо, так что она невольно произнесла имя, которое уже давно не вспоминала:
