В годы молодости Данте город теснился внутри стен, построенных в 1172–1174 годах. Но он имел весьма внушительные размеры по сравнению с Флоренцией, некогда помещавшейся внутри древнеримских стен, почти втрое превосходя ее. У города было пять ворот, он еще не захватил левый берег реки, хотя первые поселенцы там уже появились. Именно внутри этого второго пояса укреплений поднялись сто пятьдесят башен, отдельные из которых возвышались на 130 локтей (более 75 метров), а также многочисленные дворцы, в том числе и Дворец капитана народа (который потом станет Дворцом подеста, а позднее получит название Барджелло). По обоим берегам Арно протянулись кварталы, населенные простым народом (Борго Ониссанти, Борго Пинти, Борго Сан-Фредиано); были построены три новых моста (Алла Каррайя, между 1218 и 1220 годами; Рубаконте, по имени подеста, в 1237 году; Санта Тринита, в 1252 году). Таким образом, Флоренция со своими четырьмя мостами (четвертым был тот, который ныне называется Понте Веккьо, «Старый мост») намного опережала Париж Людовика Святого, где таковое сооружение было лишь одно.
И на эту бурно развивавшуюся Флоренцию обрушился шквал поразительных и возмутительных разрушений. Уже в 1250 году, дабы подорвать (никакой игры слов здесь нет) могущество аристократии, было решено ограничить высоту всех домов-башен пятьюдесятью локтями (около 29 метров). Кроме того, вошло в обычай, что партия, победившая в политической борьбе, разрушала дома предводителей побежденных. В 1248 году гибеллины снесли башни и дворцы гвельфов; спустя десять лет пришел черед гвельфов разрушать башни и дворцы гибеллинов, камни которых послужили строительным материалом для возведения крепостной стены на левом берегу Арно с воротами Сан-Джорджо, существующими и поныне.
[52]
Это неистовство разрушений не остановило рост города. Именно тогда было возведено большинство храмов, до сих пор вызывающих наше восхищение: Санта Кроче, Санта-Мария Новелла, Сантиссима Аннунциата, Ониссанти, Кармине, Санто Спирито (о них еще речь впереди). Тогда же и знатные семейства (в частности, Спини и Моцци) сооружают свои дворцы. Наконец, с 1237 года при подеста Рубаконте, построившем мост, носящий его имя, Флоренция начинает удивлять гостей еще не виданным в Западной Европе новшеством — мощением улиц большими каменными плитами; их и сейчас еще можно видеть в историческом центре города, вокруг моста Понте Веккьо.
В молодости Данте присутствовал при событии, говорящем об оптимизме и полноте жизненных сил правителей Флоренции: возведении третьего пояса городских укреплений. Решение было принято в 1284 году, работы продолжались вплоть до 1333 года. Этот пояс, охватывавший территорию в 630 гектаров (в тридцать раз больше площади города римских времен и в восемь раз больше территории внутри стен, построенных в 1172–1174 годах), в основном снесенный в XIX веке (однако весьма протяженный участок его еще можно видеть на левом берегу), должен был вместить в себя город со стремительно росшим населением. Расчеты, на которые опиралось городское правительство, оказались неточными, так что в течение столетий Флоренция чувствовала себя в своих просторных пределах весьма комфортно. Протяженность стены достигала восьми с половиной километров. Было построено восемь главных ворот, дополнявшихся многочисленными второстепенными (postierle). Стену, в свою очередь, окруженную широким рвом и системой оборонительных сооружений, венчали 73 башни.
Флоренция — в кольце неприступных стен, возможно, казавшихся стареющему Данте символом излишества и гордыни, которые он считал несчастьем города, — обретает новый облик. Улицы становятся шире и прямее, площади — просторнее (особенно перед соборами Санта Кроче и Санта-Мария Новелла, где выступают проповедники и проводятся торжественные церемонии). Строят Дворец приоров и новый кафедральный собор, множество других зданий. Дома и дворцы из тесаного камня, достойные королей, князей и пап, проездом посещавших Флоренцию, приходят на смену деревянным и кирпичным сооружениям.
В этом стремительно развивающемся городе важную роль играют зеленые насаждения. Много садов, частных и публичных, светских и церковных, например, сад его высокопреосвященства Дуранте, в котором свыше 3500 апельсиновых и лимонных деревьев. И это не исключение. Много огородов и фруктовых садов, принадлежащих монастырям, не говоря уже о виноградниках, память о которых сохранилась в топонимии: Via della vigna nuova (Улица нового виноградника). «Таким являлся город флорентийцам и Данте: богатым, изобильным, великолепным, с радужными перспективами, превосходящим все прочие известные им города и по сравнению с ними воистину великим городом».
[53]
С захода солнца до утренней зари Флоренция запиралась в своих стенах. Поначалу ключи от ворот доверяли гражданам, считавшимся выше любых подозрений, а затем личной охране приоров. В течение всего этого времени, после сигнала к тушению огня, город погружался в сон, нарушаемый лишь шагами ночных патрулей. Улицы его скудно освещались масляными светильниками, огонь в которых поддерживали сами граждане или ремесленные корпорации, такие, как Калимала и Лана, каждая на своей территории. С 1306 года стало обязательным освещение всего центра города, вменявшееся в обязанность жителям каждого квартала. Отметим, что освещение предназначалось не для горожан (им строго предписывалось под страхом наказания в виде штрафа оставаться по ночам дома, выходя лишь в случае крайней необходимости и без оружия), а для полицейских патрулей. Как и любой средневековый город, Флоренция по ночам словно вымирала.
Улица
Улица имела весьма оживленный и живописный вид, о каком мы в своих больших городах не имеем ни малейшего представления. На улице в буквальном смысле жили, на улице работали, на улице обсуждали деловые и политические вопросы, на улице проводили большую часть дня — с рассвета до заката. На улице жили, поскольку дома были тесными и неуютными, и в теплое время года после долгого рабочего дня здесь собирались, чтобы поболтать перед сном у порога дома или на каменных скамейках у дворца. На улице работали, поскольку мастерская была слишком тесной, с трудом вмещала необходимые припасы и инструменты. Именно на улице, разложив монеты на своих лавках (слово «банк» и произошло от итальянского «banco», что значит «скамья», «лавка»), поджидали клиентов многочисленные менялы. Именно на улице занимались составлением официальных актов нотариусы, проводили день в трудах и заботах сапожники, кузнецы, цирюльники, портные, старьевщики — в хорошую погоду, как, впрочем, и в плохую, устроившись под навесом или выступом верхнего этажа дома. Не забудем также художников, скульпторов, резчиков по дереву, столяров, писцов, даже врачей, костоправов и прочих знахарей и продавцов чудодейственных снадобий.
Вообразить это столпотворение нетрудно! Что сказал бы Буало, увидев улицы Флоренции? Ведь в этом мире людей труда сновали домашние животные разных пород и мастей: лошади, мулы, ослы, даже свиньи (их разводили прямо в городе, где они свободно разгуливали), о чем говорится, в частности, во введении к «Декамерону». По переполненной людьми и живностью улице то и дело проезжают тяжелые телеги крестьян, направляющиеся на рынок или возвращающиеся с него. На перекрестке, привлекая внимание народа, раздается сигнал трубы, и глашатай коммуны читает постановления городских властей, объявляет о рождениях, смертях и браках, оглашает обращение покинутого мужа к жене, предлагающего ей вернуться к семейному очагу, или предписание отца блудному сыну незамедлительно возвратиться в отчий дом. Улица кишит профессиональными нищими, попрошайками и карманными ворами. По ней часто, даже слишком часто проходит зловещий кортеж осужденных на казнь (к этому аспекту повседневной жизни мы еще обратимся).
