Впрочем, оставим эту сложную проблему, от решения которой специалисты далеки. Поговорим об инструментах, хотя бы о наиболее известных, упоминаемых в сочинениях Данте, таких, как арфа, волынка, цитра, гитара, рожок, жига, лира, лютня, труба. К ним можно добавить несколько смычковых: кротту, ребек и виолу. Мы не ставим перед собой цели написать историю музыки, ограничимся поэтому несколькими инструментами, менее всего знакомыми нашим современникам, не являющимся специалистами по истории средневековой музыки. Скажем несколько слов о жиге (giga), которую Данте упоминает в связи с арфой (Рай, XIV, 118). На этом инструменте, имевшем различное количество струн, играли с помощью смычка. Текст Данте дает основание полагать, что жига могла служить и щипковым инструментом (этим объясняется ее сближение с арфой). Но была ли она таковым в действительности? Трудно сказать. Сколько имела струн — одну или несколько? И это неясно. Как бы то ни было, жига издавала приятные, сладостно-нежные звуки, почему и появляется в той грандиозной, многозвучной симфонии, какой является «Рай». Несколько слов об арфе, которую Данте связывает с жигой. Арфе в Средние века приписывали воистину чудесные свойства: она могла «изгонять злых духов, останавливать бег водных потоков и движение военных отрядов».
[316] Благородный, аристократический инструмент, арфа имела тогда в общем и целом известную нам форму, с той лишь разницей, что ее передняя часть была прямой, а не изогнутой. А вот лира, также встречающаяся у Данте (Рай, XV, 4 и XXIII, 100), имела две разновидности — щипковую и смычковую. Данте имел в виду скорее всего первую. Что касается лютни, один раз упомянутой в «Божественной комедии» (Ад, XXX, 49), то примечательно следующее: именно Данте впервые в итальянской литературе называет этот инструмент; следовательно, он только начал входить в употребление (как известно, лютня происходит из Персии, в Европу была завезена арабами, которые и дали ей название). Были две разновидности лютни: длинная, от которой отказались еще в раннее Средневековье, и короткая, получившая распространение в эпоху Данте. Не исключено, что поэт имел в виду некую промежуточную форму, ни длинную, ни короткую (различие в длине определялось длиной грифа). Была известна виола (как и лютня, признанная «благородным» инструментом). Упомянем cennamella, представлявшую собой разновидность волынки с двумя самшитовыми трубами, одна из которых издавала звуки, а другая служила для надувания. Использовались также рота — разновидность гитары; собственно гитара; флейта; самбука — струнный инструмент треугольной формы; ребек — смычковый инструмент, издававший пронзительные звуки; трубы различной длины (tube — более длинные и trombe — более короткие), гобои (oboe). В завершение разговора напомним очаровательную сценку из «Декамерона», хотя и относящуюся к несколько более позднему времени, но, несомненно, отражающую нравы и обычаи времен Данте. Молодые герои «Декамерона», юноши и девушки, бежав от свирепствующей в городе чумы, устроились на большой красивой вилле среди живописных холмов. Ужин закончен. Слуги убирают столы, накрытые в одном из залов. Королева дня отдает распоряжение принести инструменты, и по ее приказу Дионео берет лютню, Фьямента — виолу, дуэтом начинают играть танцевальную мелодию. Дамы и кавалеры во главе с королевой образуют круг (carola) и медленно танцуют. После танца наступает черед песен, весьма приятных и веселых. И так они проводили все вечера, пока королева не отдавала распоряжения расходиться по комнатам.
О музыкальной жизни Флоренции того времени никто не рассказывает лучше Данте. Его теоретические знания в этой области огромны, судя по трактатам «Пир» и «О народном красноречии». Он достаточно хорошо знаком с музыкой трубадуров, вспоминает Бертрана де Борна (Ад, XXVIII, 118–142), Арнаута Даньеля (Чистилище, XXVI, 115 и след.), Джираута де Борнеля (Чистилище, XXVI и «О народном красноречии»), Фолько Марсельского (Рай, IX и «О народном красноречии»), Тибо Наваррского («О народном красноречии»), Аймерике де Пегийяне («О народном красноречии»). Он хорошо знает духовную музыку, цитирует Asperges me («Окропи меня») (Чистилище, XXXI, 98), Sperent in te («Да уповают на тебя») (Рай, XXV, 98), Summae Deus clementiae («Бог высшей милости») (Чистилище, XXV, 121), Beati pacifici («Блаженны миротворцы») (Чистилище, XVII, 68–69), In te, Domine, speravi («На тебя, Господи, уповаю») (Чистилище, XXX, 83) — и многие другие. Можно сказать, что музыка, в сочетании с танцем и без него, пронизывает всю «Божественную комедию». Ее присутствие, разумеется, не столь значительно в «Аду» (и тем не менее: III, 25; XIII, 111 и т. д.). Музыка становится существенным элементом структуры и общей атмосферы в «Чистилище» и «Рае». В «Чистилище» она обретает очистительную силу, способность волновать слушателей: Данте выразительно показал силу музыки в эпизоде, когда Каселла исполняет собственную канцону создателя «Божественной комедии» (Чистилище, II). И — тонкое наблюдение — «в земном рае все поют: Матильда, маленькие птички на вершинах деревьев, сам лес и двадцать четыре старца».
[317] Наконец, «Рай» — место, где царят радость, свет и песни, так что сами небеса в своем вращении издают божественную музыку сфер:
Когда круги, которых вечный ход
Стремишь, желанный, ты, мой дух призвали
Гармонией, чей строй тобой живет…
(Рай, I, 76–78)
Таким образом, как в творчестве, так и в жизни Данте музыка была постоянно связана с высокой поэзией. В годы юности он чувствовал музыку, как ее чувствует человек: воспевал с приятелями молодых красоток и сочинял стихи, которые, став песнями, поют в веселых компаниях. Позже, в годы своей зрелости, уже в иные времена, он откажется от легкомысленной фривольности, но, сознавая себя добрым учеником святого Фомы Аквинского, сохранит живую любовь к благороднейшему из свободных искусств, единственно достойному прославлять невыразимую радость Чистой Любви — не к женщине, как в годы молодости, а к Богу, перводвигателю мира, гармония которого достигает слуха тех, кто способен, невзирая на рев и ярость человеческих страстей, ощущать:
Любовь, что движет солнце и светила.
(Рай, XXXIII, 145)
Заключение
МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ. ДАНТЕ И ФЛОРЕНЦИЯ
Присутствуя в Риме на юбилее 1300 года, флорентийский хронист Джованни Виллани задумал написать «Хронику», в которой есть примечательное высказывание: «…наш город Флоренция, дочь и творение Рима, переживающая стремительный подъем, предназначена для великих дел, тогда как Рим клонится к упадку». Так началось сотворение мифа о Флоренции, доведенного до высших пределов флорентийскими писателями эпохи Ренессанса, прославлявшими свой город, как Новые Афины. Виллани еще сдержан в выражении переполняющей его гордости, но и он не упускает ни единой возможности, чтобы сравнить могущество Флоренции с мощью других городов и королевств. Так, описывая свой город в 1338 году, хронист уверяет, что его доходы превышают фискальные поступления короля Роберта Неаполитанского, королей Сицилии или Арагона. Путешественник, впервые увидевший с расстояния трех миль от города «богатые сооружения и роскошные дворцы» Флоренции, думает, не к Риму ли он приближается. Говоря о Данте, Виллани без тени сомнения называет его самым великим из писателей, которых Флоренция дала Италии.
