Далее Вильчек отмечает (на это мы уже ссылались прежде) любознательность царевича, «покупает постоянно книги и проводит в чтении от 5 до 7 часов ежедневно, причем из всего прочитанного делает выписки, которых никому не показывает». В свободное время, замечает Вильчек, наследник русского престола посещает церкви и монастыри Кракова, присутствует на диспутах в университете. Отмечается также желание царевича видеть чужие страны и научиться чему-нибудь. Он сделает во всем большие успехи, пишет Вильчек, если окружающие не воспрепятствуют его благим намерениям.
Любопытно узнать и о распорядке дня царевича, как его описывает граф. Алексей Петрович вставал в 4 часа утра, молился и читал. В 7 часов приходил Гюйссен, а затем и другие приближенные; в половине десятого наследник садился обедать, причем ел много, пил не очень умеренно, затем он или читал, или ехал осматривать церкви. В полдень приходил полковник, которого прислал Петр для обучения Алексея фортификации, математике и другим наукам, в занятиях проходило два часа. От трех часов до шести вечера в обществе Гюйссена совершались прогулки или же время посвящалось разговорам; затем ужинали, и в 8 царевич шел спать.
Вильчек отметил также, что царевич выделял из своего окружения более других Трубецкого, последний оказывал на него большее влияние, нежели Гюйссен. Может быть, сказывалось то, что опытный в дворцовых делах Трубецкой часто обращал внимание Алексея на его высокое положение как наследника русского государства. Видел ли Алексей тонкую лесть в действиях и словах Трубецкого или нет, судить не беремся.
В марте царевич отбывает из Кракова в Варшаву. Здесь он обменивается визитом с королем польским и через Дрезден направляется в Карлсбад. В Дрездене осматривает достопримечательности города и присутствует при открытии саксонского ландтага. Совсем неподалеку от Карлсбада он увидел свою будущую супругу. Когда Алексей узнал о предстоящей женитьбе, сказать теперь трудно. На невесту он произвел благоприятное впечатление. Понравилась сначала и она ему.
Известно письмо Шафирова к А. Гордону, в котором сообщается о решении Петра Алексеевича устроить этот брак только в том случае, если молодые понравятся друг другу. Сообщал в Петербург о предоставлении царем свободного выбора сыну и граф Фицтум. Однако, читая письмо Алексея Петровича к духовнику, невольно приходишь к мысли, что свобода эта была в действительности относительная.
«…И на той княжне давно уже меня сватали, однакож мне от батюшки не вполне было открыто, и я ее видел и сие батюшке известно стало и он писал ко мне ныне, как она мне понравилась и есть ли моя воля с нею в супружество, а я уже известен, что он меня не хочет женить на русской, но на здешней, на какой я хочу; и я писал, что когда его воля есть, что мне быть на иноземке женатому, и я его воли согласую, чтоб меня женить на вышеписанной княжне, которую я уже видел, и мне показалось, что она человек добр и лучше ея мне здесь не сыскать».
О том, что последнее слово Алексей желал оставить за собой, свидетельствует следующее: в августе 1710 года, узнав, что в газетах считают вопрос о браке решенным, он пришел прямо-таки в бешенство, заявив, что отец предоставил ему свободный выбор.
Из Карлсбада «после лечения своего государь царевич отправился оттуда; — пишет Гюйссен, — ехав через все горные города, сам сходил в ямы рудовые, смотрел всякие приемы и работы, и как руду и металлы очищают, изволил потом возвратиться в Дрезден; и в Дрездене был государь царевич во весь год для обучения в экзерцициях своих, в том же году ездил в Лейбциг для видения ярмарки Архистратига Михаила».
Из переписки Шарлотты явствует, что жених ее ведет замкнутый образ жизни, очень прилежен и все, за что ни принимается, изучает глубоко.
Дважды в неделю для царевича давались спектакли на французском языке.
Дед невесты, любивший внучку и внимательно наблюдавший за ходом событий, писал в тот год:
«Народ русский никак не хочет того супружества, видя, что не будет более входить в кровный союз с своим государем. Люди, имеющие влияние у принца, употребляют религиозныя внушения, чтоб заставить его порвать дело, или по крайней мере, не допускать до заключения брака, протягивая время, они поддерживают в принце сильное отвращение ко всем нововведениям и внушают ему ненависть к иностранцам, которые, по их мнению, хотят владеть его высочеством посредством этого брака. Принц начинает ласково обходиться с госпожею Фюрстенберг и с принцессою Вейссенфельдскою, не с тем, чтобы вступить в обязательство, но только делая вид для царя — отца своего и употребляя последний способ к отсрочке: он просит у отца позволения посмотреть еще других принцесс, в надежде что между тем представится случай уехать в Москву и тогда он уговорит отца, чтобы позволил ему взять жену из своего народа».
Ясно, что родные невесты осознавали нежелание царевича иметь женой иноземку, видели насильственность в действиях русского государя. Алексей, как человек русский, отказывался от брака с иностранкой, всячески тянул время.
Внутреннее напряжение, в котором постоянно пребывает царевич, вызванное поисками выхода из создавшейся ситуации, нарастает. Надо как-то забыться, отключиться, отрешиться от многочисленных омрачающих душу мыслей.
«Мы по-московски пьем, — писал вскоре Алексей Игнатьеву, — в пожелание прежде больших с вами благ». Компанию, в которой «веселились духовно и телесно, не по-немецки, но по-русски», составили его ближайшие люди — Вяземский, Еварлаков и Иван Афанасьев.
Но — вино побоку. Явилась мысль решить дело, и следует действие. Алексей едет в Торгау к невесте, выглядит приветливым, обходительным, и Шарлотта, наблюдая эти перемены, отмечает, что он изменился к лучшему.
Возвратившись в Дрезден, он принимает окончат тельное решение сделать Шарлотте предложение. От отца приходит согласие. Государь рекомендует сыну принять участие в заключении брачного договора. Царевич едет знакомиться с родителями невесты.
К Петру, который в июне находился в Яворове, явился тайный советник Шлейниц для выяснения некоторых пунктов брачного договора.
— Я не хотел бы отдалять счастье моего сына, — сказал царь, — но не хотел бы и сам отказаться от удовольствия: он мой единственный сын, и я хотел бы, по окончании похода, присутствовать на свадьбе.
— Ваш сын обладает многими добродетелями, — льстиво произнес Шлейниц. — Его личностные качества вызывают уважение и любовь к нему.
— Слова сии мне приятны, — отвечал Петр, — но считаю, вы преувеличиваете.
— Боже, слова мои искренни, и мне горько, что вы увидели в них…
Петр Алексеевич не дал закончить Шлейницу и перевел разговор на другую тему.
— Что же передать принцу? — спросил при прощании гость.
— Все, что отец может сказать сыну.
Шлейниц вернулся к родителям невесты и, рассказывая о поездке, не забыл упомянуть и о поведении царицы Екатерины Алексеевны. Она была любезна со Шлейницем и очень радовалась браку Алексея Петровича.
Царевич, направляя ей письма, называл отныне ее матушкою, до этого же писал по обыкновению: мадам.
