Что же занимало больше всего в этот период Екатерину Алексеевну?
Одним из ближайших к ней друзей в это время является камер-юнкер Виллим Монс. Он настолько близок ей, что внимательные царедворцы ищут его милости и оказывают ему всяческие знаки внимания, не забывая при этом одаривать молодого и красивого фаворита подарками. Виллим — родной брат известной нам Анны Монс. Судьба, видимо, зло решила подшутить над Петром: брат и сестра Монсы сыграли роковую роль в его жизни. А если говорить еще точнее, роковую роль сыграли те, кто стоял за этими людьми. Так или иначе, в жизни Екатерины молодой человек значил очень много. И кто ж теперь возьмется доискиваться до истины: желала ли Екатерина видеть молодого фаворита своим супругом или нет? Петр старел. Она была молода. Петр часто болел, и о смерти его поговаривали в разных углах. Было о чем промолчать в письмах. Монс владел не только сердцем, но и волей своей обожательницы.
Но Петр был жив, и Петр был государем. У них росли дети, рос их «шишечка» — любимец сын, о котором «Екатеринушка» не забывала упомянуть в каждом очередном письме к мужу. Петр за границей грустил без жены. Разлука с нею была для него прямо-таки болезненна. Может быть, он чувствовал, что возраст его не позволяет иметь прежний успех у этой женщины. «…A что ты пишешь ко мне, чтоб я скорее приехал, что вам зело скучно, тому я верю, только шлюсь на доносителя, коково и мне без вас (в Спа, 1717 г. — Л.А.)… когда отопью воды, того же дня поеду… дай бог в радости видеть вас, что от сердца желаю…»
Он пишет «сердешненькому другу» обо всем, что видит за границей: о крепостях и гаванях, политических и военных событиях — словом, обо всех важных и неважных событиях. Шлет ей подарки, говорящие о внимании и любви к ней. Шлет попугаев, канареек, кружева из Брюсселя.
Екатерина шлет также письма и подарки. В письмах полушутливый, игривый тон у обоих. Обсуждают очередные минутные увлечения Петра. Екатерина к ним снисходительна.
«В каком отношении интересна дошедшая до нас переписка Петра с Екатериной относительно истории злополучного царевича Алексея Петровича! — восклицает М. Семевский. — Есть ли в ней какие-нибудь указания на те злые наговоры мачехи, в которых винил ее сам страдалец царевич!
В известных до сих пор цидулках Екатерины не видно подобных козней против пасынка, но зато о нем почти и не упоминает царица: а уж и это знак недобрый, являющий если не нанависть ея, то полное нерасположение к царевичу; за то своего «шишечку» Петра Петровича она постоянно называет «с. — петербургским хозяином», забывая, что в той же столице есть первенец — сын Петра, за которым и должно бы было быть это названье. Итак, если не содержание, то тон, характер переписки Петра с женой немаловажен, между прочим, и для истории Алексея; в общем тоне писем слышна необыкновенная любовь государя к жене, более и более обхватывающая его мощную душу, любовь, которая вела его на все жертвы ради любимой женщины.
И жертвы, чисто в духе Петра, закладываются с февраля месяца 1718 года». Отметим же здесь, что именно около 1718 года, несмотря на все свои нежности и предупредительности, высказываемые в письмах к государю, Екатерина заметно остывает к старику. Петр вынужден упрекать ее за молчание. Но молчание явно не случайное. В жизни женщины произошло, видимо, такое событие, которое не позволяло ей браться за перо, дабы нечаянно не выдать своего волнения, своего смятения.
«…Она не была способна всецело отдаваться одному человеку, тосковать, терзаться, серьезно ревновать его; притом и набегавшая тоска разсеевалась интимным другом Виллимом Монсом, — Монсом с его фамилией», — отмечает М. И. Семевский.
Лишь в 1724 году Петр Алексеевич поймет, что к чему. Монс будет казнен. Но до этого года ни один из птенцов Петровых, зная о происходящем, не сообщит ему ни слова. Характерная черта и «птенцов» и времени.
XX
31 января, в морозный и солнечный день, под звон колоколов Алексей Петрович приехал в родную Москву. Радовала предстоящая встреча с друзьями, любимым городом. Один вид Кремля рождал успокоение и уверенность в благополучном окончании дела.
Иное настроение было в стане его сторонников.
— Иуда Толстой обманул царевича, выманил; и ему не первого кушать, — сердитуя, говорил Иван Нарышкин.
Еще резче выражался Василий Долгорукий в разговоре с князем Богданом Гагариным:
— Слышал ты, что дурак царевич сюда идет, потому что отец посулил женить его на Афросинье? Жолв ему, а не женитьба! Черт его несет! Все его обманывают нарочно!
Сильно встревожился известием о приезде Алексея Кикин. Он-то знал, что ожидает или может ожидать Алексея, а с ним и всех его сторонников.
Случилось именно так, как предполагал и чего боялся Кикин. Едва Алексей оказался в Москве, дело приняло совершенно другой оборот.
3 февраля 1718 года в Кремлевском дворце собрались ближайшие люди Петровы: сенаторы, генералы, министры, духовенство, светские вельможи. В присутствии всех царь обратился к сыну (Алексей был приведен во дворец без шпаги) с выговорами, перечислены были все его вины и потребовано было отречься от престола. Милость царская обещалась при условии отказа от наследства и открытия имен всех людей, кои присоветовали царевичу бегство.
Царевич, по утверждению С. М. Соловьева, написал повинную. Затем Петр Алексеевич и его сын вышли в одну из ближайших комнат, и между ними произошел, оставшийся лишь им известный, длительный разговор. Наконец отец и сын вышли к собравшимся. Шум и ропот стихли. Все направились в Успенский собор, где царевич перед крестом и Евангелием должен был прочитать и подписать клятвенную запись, подготовленную заранее вице-канцлером П. П. Шафировым.
«Я, нижепоименованный, обещаю пред св. Евангелием, что понеже я за преступление мое пред родителем моим и государем, его величеством, изображенное в его грамоте и в повинной моей, лишен наследства российского престола: того ради признаваю то за вину мою и недостоинство заправедно, и обещаюсь и клянусь всемогущим в Троице славным Богом и судом Его той воле родительской во всем повиноваться, и того наследства никогда ни в какое время не искать, и не желать, и не принимать его ни под каким предлогом. И признаваю за истинного наследника брата моего царевича Петра Петровича. И на том целую Св. Крест и подписуюсь собственною моею рукою».
Народу был зачитан царский манифест, в коем перечислялись все вины царевича Алексея Петровича и наследником объявлялся Петр Петрович.
Гневный Петр разослал срочно нарочных с приказанием схватить тех, кого назвал ему Алексей.
А ведь, казалось, цель достигнута и дело сделано.
«Но дело только-только началось!» — пишет М. П. Погодин.
Мы не один раз приводили здесь текст из исследования этого русского историка как образчик точности, красоты и силы изложения. Оставим за ним и последнюю главу в описании или раскрытии (как хотите) этого Дела, ибо, на наш взгляд, не было в прошлом столетии по описанию этого дела лучшего пера, нежели у Михаила Петровича.
