Указ этот появился в апреле 1730 года, но в то время, о котором идет речь, о будущем никто не догадывался, и 30 ноября 1729 года в Лефортовском дворце торжественно прошло обручение четырнадцатилетнего царя и «принцессы-невесты». Долгорукие начали деятельно готовиться к свадьбе, которая намечалась на январь 1730 года.
Предстоящий брак очень много «весил» в придворной борьбе. Он закреплял влияние клана Долгоруких на длительное время, означал их победу в давней борьбе с другим влиятельным кланом – князей Голицыных. Перевес Долгоруких наметился давно – с тех пор как Иван вошел «в случай» и, когда в феврале 1728 года Иван стал обер-камергером, майором гвардии и андреевским кавалером, двое из Долгоруких – отец фаворита и Василий Лукич Долгорукий – были введены в состав Совета. Если фельдмаршала князя М.М.Голицына явно «придерживали» на Украине, где он командовал южной группой войск, до января 1730 года, то его соперник из клана Долгоруких – генерал князь В.В.Долгорукий довольно быстро («по болезни») выбрался из гнилого и опасного Прикаспия и получил чин генерал-фельдмаршала. Стоило только сыну князя Д.М..Голицына Сергею, камергеру двора, чем-то понравиться царю, как его тотчас направили посланником в Берлин. Голицыны, конечно, не мирились с господством Долгоруких, интриговали против них через царицу Евдокию, Елизавету и ее фаворита А.Б. Бутурлина, но, как высокопарно выражался о взаимных гадостях, сплетнях и подсиживаниях первый историк царствования Петра II К.Арсеньев, «поле единоборства осталось за Долгорукими».
Параллельно с царской свадьбой готовилась и свадьба Ивана Долгорукого, который внезапно воспылал любовью к богатейшей невесте России – графине Наталии Борисовне Шереметевой, пятнадцатилетней дочери покойного петровского фельдмаршала Б.П.Шереметева. Две грандиозные свадьбы должны были украсить триумф Долгоруких. Но судьба рассудила иначе…
Присутствуя вместе с невестой на льду Москвы-реки на традиционном празднике Водосвятия 6 января 1730 года, Петр сильно простудился. На следующий день он занемог, а через три дня у него были обнаружены признаки оспы. Нормальное течение этой, тогда уже излечимой, болезни 17 января внезапно приняло опасный оборот, состояние больного сделалось сначала серьезным, а потом безнадежным, и в ночь с 18 на 19 января четырнадцатилетний император умер.
Так мужская линия династии Романовых, шедшая от Михаила Федоровича к Алексею Михайловичу, а затем к Петру I, царевичу Алексею Петровичу и Петру II, пресеклась. Россия стремительно вошла в полосу смут междуцарствия…
Прощаясь с Петром II, мы не можем не задуматься над тем, что же ждало Россию, если бы он выздоровел и потом правил бы страной много лет. Можно, используя исторические аналогии, высказать некоторые предположения на этот счет. Есть два выразительных исторических примера. Один был перед глазами современников Петра II. Став королем в малолетстве, Людовик XV (1710–1774, король – с 1715 года) вошел в историю как коронованный прожигатель жизни, редкостный развратник и абсолютный бездельник. Власть находилась в руках его фавориток, имя одной из которых известно как символ всевластия и каприза – кто же не знает маркизу Помпадур! В итоге правления Людовика XV Франция приблизилась к той черте, за которой всеобщему разложению власти противостоял только страшный нож революционной гильотины.
Другой пример не менее выразителен. За три десятилетия до событий 1730 года о юном шведском короле-охотнике Карле XII только и знали, что он вечно занят развлечениями, травлей зверей, а однажды, озорства ради, выпустил в зал заседаний риксдага вначале зайцев, а затем охотничьих собак, которые, к ужасу парламентариев и удовольствию юного монарха, начали гоняться за дичью. Но стоило начаться Северной войне, как внезапно для всего мира шалопай и бездельник превратился в блистательного полководца.
Может быть, у Петра II был какой-то свой особый путь, отличный от пути Людовика XV и Карла XII, так же, как и он, беззаботно проведших свою юность. Но, зная историю краткой жизни русского императора, неприглядные черты его характера, не будем питать иллюзий. «Бог знает, что он любит, – писал саксонский посланник Лефорт в 1729 году, – он становится ко всему апатичным, исключая охоту». С.М..Соловьев, обобщая в своей «Истории России с древнейших времен» все сведения о Петре II, нашел, по-моему, самое емкое определение, дал точный исторический диагноз и прогноз: «Петр дичал, горизонт его суживался»…
Часть третья
Императрица Анна Иоанновна
(февраль 1730 года – октябрь 1740 года)
Глава 8
Можно ли прожить без самодержавия
Оспа и любовь минуют лишь немногих
Итак, ночь с 18 на 19 января 1730 года для многих в Москве оказалась бессонной. В императорской резиденции, в Лефортовском дворце (который в конце XVII века построил Петр Великий для своего фаворита Франца Лефорта), умирал российский самодержец Петр II Алексеевич. Двенадцатью днями ранее, в один из важнейших праздников православия, день Водосвятия 6 января, юный царь – полковник Преображенского полка прошел торжественным маршем во главе гвардии от Красных ворот до Кремля, долго простоял на литургии у ритуальной проруби на Москве-реке на ветру и сильно простудился. Это стало ясно уже в тот же день вечером. Жена английского дипломата леди Рондо писала своей приятельнице, как проходило Водосвятие и что государь пробыл на морозе четыре часа и сразу по возвращении во дворец «пожаловался на головную боль. Сначала причиной сочли воздействие холода, но после нескольких повторных жалоб призвали его доктора, который сказал, что император должен лечь в постель, так как он очень болен. Потом все разошлись», полагая, что речь идет об обыкновенной простуде. Однако вскоре к простуде прибавилась оспа, нередко посещавшая дома наших предков. Как писал испанский посланник де Лириа, через три дня у императора «выступила оспа в большом обилии». Окружение Петра II было встревожено, но так же не особенно сильно.
Оспа была обычной, широко распространенной болезнью того времени во всем мире. Ею болели десятки миллионов людей, и, как выяснили современные ученые, нашествия оспы избежали только туземцы Каймановых, Соломоновых островов и острова Фиджи. «Оспа и любовь минуют лишь немногих!» – говорили тогда в Европе. На оспу обращали не больше внимания, чем мы на грипп, шутливо называя Оспой Африкановной, намекая на ее происхождение с Черного континента. Чтобы успешно справиться с оспой, нужно было знать всего несколько простых правил: в комнате больного «в присутствии» «Оспицы-матушки» (второе ее имя в России) не ругаться матом, не сердить ее, часто повторять: «Прости нас, грешных! Прости, Африкановна, чем я перед тобой согрубил, чем провинился!». Полезным было также трижды поцеловаться с больным. А после этого следовало подождать, как будет вести себя Африкановна, в какую сторону повернет болезнь, ибо у нее были две формы: легкая и тяжелая, почти всегда смертельная. Обычно большая часть больных переживала легкую форму оспы, и только каждый десятый мог отправиться к праотцам раньше времени. Однако даже при легкой форме выздоровевший человек становился рябым от оспинных язвин, которые высыпали на лице больного, затем прорывались и оставляли после себя глубокие «воронки». Как зло говорили в деревне, на лице перенесших оспу «черти ночью горох молотили». Впрочем, юный император – не красна девица и оспины для него были бы не страшны…
