И все же существует группа людей, изучающих восприятие времени «в моменте», что очень меня радует. Ведь, честно говоря, мне все равно, будет ли казаться, что двухнедельный отпуск длился вечно, уже после того, как он закончится. Я хочу контролировать то, как он будет восприниматься в процессе. Это могло бы стать идеальным способом применения психической гибкости, которую я все это время старалась развить. Представьте, если бы вы могли решить запомнить каждую секунду прохода к алтарю и каждое слово произнесенной клятвы — детально, будто в режиме замедленной съемки, чтобы усилить, сделать ярче каждую мысль и чувство? И разве не было бы чудесно научиться ускорять время, когда вы заняты чем-то скучным, а минуты тянутся мучительно долго?
К сожалению, по ряду причин добиться этого будет нелегко. Ведь по сути я пытаюсь взять под контроль природу человеческого сознания: это мистическое ощущение «себя», живущего в другом мистическом потоке, который принято называть временем. Эти явления приводили в тупик людей и поумнее меня.
Нет, не так. Я пытаюсь не просто понять сознание, а хочу изменить саму его природу в себе. По сути я хочу выбрать одну иллюзию вместо другой, продолжая при этом жить в этой иллюзии. Возможно, стоит только перестать жить во времени и сместить внимание на него — и изменится все восприятие жизни. Еще больше сбивает с толку тот факт, что время — не какая-то неподвижная, воспринимаемая мозгом конкретная «вещь»; мы воспринимаем стол или стул по-другому. Один и тот же мозг воспринимает и переживаемый опыт, и время. Это заставляет задуматься: возможно ли в принципе понять свой сознательный опыт изнутри.
Короче, от мыслей о времени голова кружится не меньше, чем когда, всматриваясь в небо, пытаешься определить место человека во вселенной. Умом я вроде могу все это понять, но, как только пытаюсь подставить в эту картину себя и свою жизнь, мозг закипает. А еще я понимаю: мы воспринимаем время как должное, как неизменные рамки нашего существования. Оно играет огромную роль в нашей жизни, и для его существования нам не нужно делать ровным счетом ничего.
Но, оказывается, такая роскошь доступна не всем — я случайно обнаружила это, беседуя с приятельницей, с которой мы часто вместе выгуливаем собак. Я знаю Джинни уже много лет: наши проказники-овчарки обожают гоняться друг за другом по кругу, пытаясь определить, кто из них сегодня овца, а кто — пес-пастух. Джинни — очень милая женщина, она умеет говорить красноречиво и мягко, а юмор заставляет смеяться от души. Я заметила, что иногда она кажется какой-то растерянной, но не придавала этому особого значения. Наверняка я выгляжу точно так же, когда погружена в творческое «гипофронтальное» состояние. Только вот оказалось, что у ее растерянности совсем иная причина: шесть лет назад она пережила инсульт и с тех пор абсолютно не чувствует времени. Если Джинни перестанет постоянно поглядывать на часы, она не сможет понять, сколько времени провела в парке — десять минут или целый час. А если у нее не будет возможности свериться со своим планом на день, она не будет знать, что делать дальше: идти в офис начинать рабочий день или домой готовить ужин. Чаще всего она не может точно сказать, какой сегодня день недели и какое время года; а иногда даже забывает, на каком этапе собственной жизни находится. Джинни сказала, что это называется «синдромом потери хода времени». Это одновременно ужасно и восхитительно.
Несколько месяцев спустя я зашла к Джинни на чашечку чая и наконец узнала ее историю во всех подробностях. Она заметила, что что-то не так, через несколько недель после того, как выписалась из больницы и попыталась вернуться к нормальной жизни. «Я вставала утром, чтобы собрать детей в школу, и стояла в душе до тех пор, пока муж не кричал из-за двери: „Когда ты уже намоешься?“ А я даже не догадывалась, сколько времени там провела — минуту или, как оказывалось, все сорок».
Прошло уже шесть лет, а подобные вещи происходят с ней постоянно. Например, недавно в офисе Джинни только ушла проверить доску объявлений, как вдруг увидела коллегу, который отправился ее искать, — оказывается, ее не было на рабочем месте уже 20 минут, а нужно было кое-что срочно сделать.
— А как тебе казалось, сколько ты простояла у доски объявлений? Пять минут? — спросила я.
— Меньше, — ответила Джинни.
Это для меня особенно интересно, ведь часто говорят, что для человека нет ничего лучше состояния потока, когда ты перемещается в пространство вне времени и позволяешь волнам умственной свободы беспрепятственно себя унести. Только Джинни, наоборот, не рекомендовала бы застревать в таком состоянии слишком надолго.
«Больше всего пугает полное отсутствие каких-либо ограничений, — призналась она. — Мы все связаны с тиканьем часов. Но что-то постоянно оттаскивает меня от него, и я не знаю куда — только знаю, что это ужасное место как будто находится вне времени. И в такие моменты не возникает приятного чувства освобождения — нет, это скорее тупой ужас… как будто я потерялась везде, где только могла».
Я слушаю рассказ Джинни о невыносимом чувстве потери времени и понимаю, что способность иногда свериться с тикающими часами критически важна для нашего эмоционального и умственного благополучия. Большинство психологов сходятся на том, что у нас действительно есть внутренние часы, которые тикают где-то в мозге. Проводились даже специальные эксперименты, в которых животных разных видов, от рыб до крыс, черепах и собак, кормили строго по часам. Звери быстро учились довольно точно определять, когда можно ждать появления ужина, и выражали недовольство, если их ожидания не оправдывались. Но психологи предполагают, что только люди способны переживать течение времени непосредственно в моменте. Если, конечно, не окажется, что есть и другие биологические виды, обладающие сознанием, — что тоже вполне возможно. Но это будет уже совсем другая история.
Одна из главных теорий, объясняющих действие наших внутренних часов, — модель ритмоводителя-накопителя, она же теория скалярного ожидания конца. Согласно этой модели восприятием времени «в моменте» руководит внимание, которое выступает в роли переключателя, запускающего тиканье внутренних часов. Эти «тик-таки» сохраняются в «накопителе» — специальном временном загоне, откуда их можно будет извлечь и посчитать, если понадобится.
Когда мы хотим понять, как долго длилось то или иное событие, мы используем память, чтобы проникнуть в накопитель и посчитать все «тик-таки». Еще раз: чтобы сравнить последнюю порцию времени с интервалами, зарегистрированными в прошлом, используется память, а не внимание. И где бы в теле ни находились внутренние часы, их работой руководит не один когнитивный процесс. Так что, по-видимому, починить этот прибор целиком не получится, только по частям.
Психологи знают, что эти часы по сути своей психологические, существуют только в нашей голове и не имеют телесного физического представительства, потому что, если повлиять на происходящее в теле и уме, изменится и наше восприятие скорости этих «тик-таков». Нагревание тела или головы (хотите верьте, хотите нет, но проводились даже эксперименты, в которых головы испытуемых нагревали с помощью специального шлема, так, чтобы тело при этом не нагревалось), использование наркотиков наподобие амфетамина и любые действия, которые увеличивают уровень дофамина в мозгу, заставляют внутренние часы тикать быстрее. Как раз в таких случаях субъективная оценка продолжительности воздействия стимула начинает сильно отклоняться от реального времени. Сильные эмоции, например страх или злость, оказывают подобный эффект — видимо, этим и объясняются ощущения, которые возникли у меня в автомобильной аварии. Когда на работу мозга влияют сильные наркотики или сильные эмоции, восприятие времени слетает с катушек.
