Но какие именно? Сказать трудно. Возможно, я научилась эффективнее сопоставлять информацию, поступающую из различных участков мозга. А может, изменилось то, как разные части мозга общаются друг с другом. Мозг — как улей, в котором постоянно что-то происходит, постоянно принимаются решения, какие сообщения из этого бесконечного гула важнее — а значит, должны быть услышаны.
«Многие из отмеченных тобою свойств связаны с установлением баланса между разными навыками мозга. Если предположить, что разные его отделы отвечают за разные функции, значит, между ними постоянно должно происходить определенное взаимодействие», — сказал Мартейн.
Получается, если мы попытаемся представить себе несколько минут из жизни мозга, сначала, пожалуй, мы увидим, что активнее всего ведет себя сеть блуждания ума: пыхтит, хотя ничего особенного не делает. Через какое-то время она отключится, и на передний план выйдет какая-то другая локальная система: например, вы что-то услышите, и активизируются аудиальные сети. Эта сеть задействует один из центров деятельности, например салиентную сеть, если этот шум окажется очень значимым или важным, — и информация потечет и в другие центры. Возможно, в работу включатся визуальные зоны, чтобы вы смогли рассмотреть, откуда идет этот шум. Из всей этой информации сформируется понимание происходящего, после чего активность отделов снова утихнет, и опять заработает сеть блуждания ума. «Такие переходы от одного состояния к другому обусловлены самим устройством мозга. Он работает так по определению, даже если мы никак не пытаемся на него влиять», — сказал Мартейн.
Он согласен, что теоретически развитие способности контролировать переключение мозга между этими состояниями может кардинальным образом изменить общее ощущение от жизни и преодоления различных задач, которые она ставит перед нами. «Можно провести кулинарную аналогию: вот есть рецепт, есть ингредиенты… хороший повар сумеет приготовить нужное блюдо, но у выпускника академии Michelin Star оно, скорее всего, получится вкуснее. Так что я соглашусь: для развития тех функций мозга, которые ты перечислила, действительно могло оказаться полезнее научить его комбинировать и связывать информацию».
Так что, кажется, я пошла по правильному пути. Это несколько успокаивает, ведь изначальный план — сделать снимок мозга, натренировать целевой его отдел, обнаружить бóльшую активность на втором снимке и радоваться — никогда бы не сработал. А даже если бы сработал, мне было бы толком нечего сказать о том, к каким изменениям в реальной жизни это может привести. Единственный способ действительно увидеть, как работает мозг, — на протяжении длительного времени делать снимки и изучать колебания активности различных сетей. В теории подобное исследование провести возможно, но об этом еще рано говорить, — да и активность, скорее всего, настолько отличается у разных людей, что на основе изучения меня одной было бы невозможно сделать какие-либо глобальные выводы, даже если какой-то исследователь согласился бы потратить на это время.
Мое предположение о том, что возможно войти в нужное состояние, сменив вид деятельности, Мартейн тоже считает вполне обоснованным. «Положим, сейчас ты находишься в таком состоянии, когда твой мозг просто невосприимчив к чтению. Но если ты выйдешь на улицу и побегаешь, твое психическое состояние изменится и, возможно, оно окажется более подходящим для чтения. С этими ограничениями как раз и можно поиграть, чтобы изменить свой образ мысли».
Именно это я и сделала, когда Джо и Майк в Бостоне посоветовали «принять колебания» — циклы смены внимательного и невнимательного состояния мозга. До тех пор мне казалось, что, если я хочу улучшить свою способность концентрироваться, мне нужно развивать сети фронтального контроля — сделать их настолько сильными, чтобы они смогли поддерживать мое внимание до тех пор, пока мне это нужно. Но на самом деле, чтобы добиться большего контроля над вниманием, нужно было принять и сосредоточенность, и блуждание ума — просто позволить им быть. Я сначала научилась замечать смену этих состояний, узнавать их, изучила их особенности. Теперь я знаю: когда плаваю, занимаюсь йогой или любым делом, для которого нужна концентрация, но которое при этом нравится мне и позволяет расслабиться, — я вхожу в продуктивное состояние расслабленной готовности. То же самое касается и творческого мышления: достаточно на какое-то время отпустить свой разум в свободное плавание, и креативные идеи наверняка придут. А позже можно будет натянуть поводок и, когда разум вернется в адекватное состояние, оценить, насколько добытые идеи хороши.
Конечно, было бы очень удобно, если бы каждому состоянию, перечисленному в табл. 4, соответствовала отдельная сеть мозга. Но не все так просто. С мозгом вообще редко бывает просто. Каждое состояние возникает в результате сложного взаимодействия информационных потоков, циркулирующих между нервными сетями. Некоторые из этих сетей входят в «элитный» клуб, другие раскиданы по окраинам. Например, состояние осознанности предполагает слаженную работу сети блуждания ума, салиентной сети (чтобы заметить, что ум блуждает) и дорсальной сети внимания (чтобы вернуть фокус в настоящий момент). К каждой из этих сетей относятся как «элитные», так и обычные отделы мозга. И его состояния продолжают сменяться до тех пор, пока не появляется что-то более срочное и не перетягивает на себя одеяло.
Уступите дорогу невнимательности
Все центры деятельности объединяет связь с сетью блуждания ума. Естественно, это заставило меня задуматься: возможно, контролировать мозг в целом будет значительно легче, если научиться управлять работой этой сети. Последнее исследование Даниэль Бассетт и ее команды из Пенсильванского университета показало, что центральное место расположения этой сети в мозгу и ее плотные связи с остальными участками мозга позволяют с наименьшими энергозатратами переходить через нее из одного психического состояния в другое‹‹1››. Так, может быть, пора перестать считать блуждание ума вредным состоянием? Может быть, пора отдать ему должное и ценить не меньше, чем состояние сфокусированного внимания? Сегодня осознанность в моде, но исследование Бассетт показывает нам, что состоянию невнимательности нужно как минимум выделить немного места. Если не давать мозгу работать на нейтральной передаче, он может просто застрять на какой-то скорости, и переключаться в другой режим будет намного сложнее. Я, кстати, уже думала, что всегда быть осознанным просто нельзя. Да если бы и можно было, вряд ли это состояние оказалось бы наиболее продуктивным для решения всех задач, возникающих перед человеком.
Мысль о том, что право на существование есть даже у не самых желательных состояний, проклевывается и в других областях психологии. Недавно я закончила статью о скуке‹‹2››, которая в последнее время привлекла внимание психологов. В отличие от отвлекаемости, которую часто называют болезнью века информационных технологий, скукой можно пользоваться, но мы просто разучились это делать. У нас есть куча способов отвлечься: телевизор, смартфоны, уморительные видео с котиками, — времени скучать совсем нет. Сэнди Манн, исследователь скуки из Ланкастерского университета, считает, что это очень и очень плохо. Если мы не будем давать себе скучать, мы лишим себя не только спокойствия. Нашему разуму будет некогда блуждать, а значит, мы не сможем творчески мыслить.
