Баба Яга вернулась в избушку, бросила хмурый взгляд на свой черный гроб. Прерывисто подвывая, она улеглась в домовину и промолвила:
– Ушел далече друг мой ситный, а мне теперь героя Ивашку, влюбленного дурочка ждать.
Она вздохнула и неожиданно заснула. Ворон Цыпонька потоптался, потоптался на своей жердочке и тоже закрыл веки, наслаждаясь возникшей тишиной.
Леший Аука вывел волхва из чащи, довел до крайней кривой сосны, махнул ему на прощание своей корявой ручищей и замер, как старинный сучковатый пенек – задремал.
Тем временем волхв Двусмысл пересек ковыльное поле и исчез из виду, и дальнейшая его судьба никому неизвестна.
Поговаривают, что где-то у подножия Уральского горного хребта под названием Белая Сабля затерялся вход в пещеру, где и поныне находится целый подземный город хранителей Радогоста. Вот только кто же поговаривает об этом? Кто запускает в мир сии домыслы, лишь одному коровьему богу известно. То ли правда это, то ли вранье чье-то. А вот верно то, что ежели уж есть дым, то и огонь должен быть. Об этом испокон веку все знают.
В этот момент где-то в вышине, за белым облаком пронеслись две стремительные тени. Наслаждаясь свободой полета и набегающим потоком прохладного воздуха, две виверны, летучие прислужки Бабы Яги, сорвались в вертикальное пике.
Дива Сестрица и Ночной Братец пролетели над самыми верхушками древних елей Молохова урочища и, издав совершенно невероятный пронзительный крик, взмыли вверх и растворились в собирающихся тучках.
Глава 15. В поисках бумаги
После укусов и ран, полученных в бою с фуриями, Баба Яга начала быстро стареть. Кожа на лице покрылась паутиной морщин, да и суставы заприхватывали, сгорбилась вся, скукожилась, превратилась в согбенную старуху с клюкой.
Девять лет сиднем сидела в избушке на курьих ножках, все пыталась собственные рецепты записывать. Буковки сначала выходили корявые, но Яга быстро приноровилась и приобрела ровный, немного витиеватый почерк.
Скоро она начала записывать историю своей прерывистой жизни, вперемежку с заклинаньями и описаниями диковинных отваров. Так родилась первая самописная книга Бабы Яги «Живот».
К лету 1301 года она решила лететь к людям. У Бабы Яги закончилась писчая бумага и пергамены, награбленные у заморских купцов в былые жизни, да и скука навалилась, хоть сама себе голову отрывай.
– Пойду у соседей бумагу и соль попрошу по-хорошему или куплю на дукаты, – сказала она Цыпоньке.
– Убьют, – тотчас откликнулась птица.
Ведьма хихикнула.
– Кого убьют? Меня? А за что? Там, где я когда-то лютовала, уже внуки выросли. Сейчас ордынцы страшнее любой лесной ведьмы будут. Не помнят меня уже люди.
– Помнят, – прошелестел седой ворон.
– Ты бы лучше слетал в Красатинку, посмотрел, как там наши деревенские живут. Горит ли печь, пахнет ли хлебами, шумит ли скот? Там теперь должны жить далекие потомки сыночка моего, Соколика. Родня почитай.
– Правнуки в десятом колене, – вновь подал голос Цыпонька.
– Вот и слетай, пока я щеки и уста нарумяню, и цветастый платок из сундука выну. Да скажи Ауке, чтобы ступу мою самолетную почистил немедля.
Ворон грузно поковылял к двери и жалобно заворчал.
– Я, хозяюшка, уже десяток годков как не летаю, суставы на крыльях ломит, и перо некрепкое. Разобьюсь.
– Эх, Цыпонька, поклюй тогда зернышки, но Ауке все равно скажи, чтобы ступу натер березовым веничком, да еловым пригладил.
– Мяса хочу, с кровью, свежатины.
В ответ Баба Яга улыбнулась от уха до уха.
– Будет тебе мясо. Нынче же мякотью кабанчика полакомишься, старенькая моя птаха.
Седой ворон замер на пороге, повернул голову, моргнул шторкой птичьего века и недовольно заметил:
– Не люблю, когда ты меня так называешь. Пойду Ауку искать.
Полет к людям закончился без успеха. В Красотинке жителей не оказалось, разбежались все, от монголов попрятались. Пришлось снаряжаться дальше. Несмотря на кривые трещины в корпусе, ступа, старая боевая подруга, летела ровно, без рывков и провалов. Русские поселения сыскались, но в некоторых острогах жители страшную бабку к себе не пустили – не открыли ворота, а в последнем стрелой предупредили, что бы близко к частоколу не подходила.
«Я к ним пешком со златом, а они ко мне стрелой и злобой». Баба Яга обиделась и поковыляла в ближайший подлесок, где в крапиве летунья припрятала свою ступу.
С этого дня она занялась прежними затеями. Грабила редкие обозы и все дальше наведывалась в орду. Ограбив и убив очередного монгола, она почему-то ощущала удовлетворение, а русский люд перестала трогать, почему-то стыдно стало их мордовать.
Однажды так далеко в степи забралась, что наткнулась на татарский стан. Там в юрте томилась пленница, русская княжна, украденная удачливым ордынцем в лихом набеге. Ее насильно выдали замуж за немолодого степняка, и теперь в ненависти она рожала и рожала ему выродков. С каждым разом все мельче и мельче рождались дети, пока не превратились в черные зерна. Баба Яга нахмурилась, раздумывая, как поступить, а затем пригнала ветерок-суховей, закидала песчаной пылью главную юрту в стане. Лошади заржали, нервно переступая копытами, дергая кожей на спине. Грузный басурманин выскочил наружу, успев нахлобучить на лысину остроносый шлем в мехах. Получилось набекрень и смешно, но мужчина зашелестел кривой саблей, вынимаемой из ножен и, прикрывая рукавицей глаза от колючего песка, махнул блеснувшим лезвием перед собой в надежде зацепить неизвестную летучую ведьму, а затем сделал выпад.
Яга была рядом. Она ловко увернулась от татарского тычка острием, дико засмеялась и, закружившись вокруг ордынца, со всего маху ударила его тяжелым пестом в основание шеи, чуть ниже шлема. Он громко закричал, охнул и упал замертво. На крик выбежали низкорослые чумазые жены, которые кинулись к распластавшемуся в пыли мужу, и только одна из них, высокая и голубоглазая, гордо стояла и, широко распахнув ясные бездонные глазищи, торжествующе всматривалась в поверженного мужа-мучителя. В руках она держала кошель с черными семенами.
Баба Яга засмеялась, вынырнула на ступе из плотной завесы пыли, подхватила за талию эту непокорную женщину, и усадив ее на край ступы, унеслась ввысь.
– Кто ты, матушка? – хрустальным голоском спросила спасенная.
– Зови меня Ягой, – ответила ведьма. – Ты не должна здесь горе мыкать. Твой очаг там, на Руси.
– Да, матушка, – тихо прошептала молодая женщина, и крепко обняв Бабу Ягу за шею, прижалась к ней. Она беззвучно плакала, и слезы быстро сохли в плотном набегающем потоке воздуха.
– Пореви, пореви, девонька, – проскрипела зубами ведьма, набирая высоту. Бабе Яге было неудобно отталкиваться помелом, но ей так хотелось спасти из полона эту несчастную русскую бабу, что она терпела тесноту и неудобства. – Здесь не твой род, полетели домой, как две лебедушки – черная и белая.
