* * *
Анетта отпихнула тарелку. Гильда заказала утку с красной капустой.
— Какое у тебя было ощущение? Подспудно — какое? К чему она стремится: разрушить брак или подправить? Анетта на минуту задумалась.
— Разрушить, — определенно ответила она. — Когда мы со Спайсером уже уходили, ее вдруг, видно, осенила какая-то блестящая мысль. Она вскинула руки над головой — у нее все пальцы в перстнях в виде змеек — и сообщила, что, поскольку почти все планеты Спайсера сконцентрированы в творческом и романтическом созвездии, а мои — в активном, взаимоотношения между нами, в сущности, невозможны. Я говорю: «Большое вам спасибо, доктор Маркс», и она тогда поправилась на «требуют большой работы». Скажем так: она хотела бы, чтобы наш брак распался и тем подтвердилась ее вера в астрологию.
— Ты бы поела чего-нибудь еще, — попросила Гильда.
— Я потеряла аппетит, — ответила Анетта.
Гильда заказала пудинг с патокой для себя и черный кофе для Анетты.
— Анетта, — промолвил Спайсер, — есть такая сторона моей личности, которую ты совершенно не понимаешь.
— Я стараюсь понять, Спайсер, — отозвалась Анетта. — Который час?
— Полтретьего.
— Дня или ночи?
— Ночи, — ответил Спайсер. — Ты что, принимала снотворное?
— Нет, конечно. Оно ведь вредно для ребенка.
— Не понимаю, как ты можешь спать, когда происходят такие события.
Он выключил верхний свет и включил лампу при кровати.
— Ты что-то сказала? — спросил Спайсер.
— Нет.
— А мне показалось, будто ты сказала: «Это потому, что я такая земная и практичная».
— Не в моем духе, Спайсер. Просто вздохнула, наверно.
— Будем надеяться, — заявил Спайсер. — Потому что я не люблю, когда остроумничают, особенно в такое позднее время.
— Спайсер, — сказала Анетта, — если сейчас полтретьего утра, где же ты был?
— Ходил, размышлял, обдумывал теневую сторону моего «я».
— Ты имеешь в виду кита? — спросила Анетта. — Прости, я пошутила. Не кита, конечно, а доприродный уроборический элемент.
— Не говори о том, чего не понимаешь, Анетта.
— Прости, пожалуйста. Ты не мог бы мне сказать, что такое «уроборический»?
— Уроборос — это кольцеобразная змея, кусающая себя за хвост, — ответил Спайсер.
— Понимаю, — сказала Анетта.
— А по-моему, не понимаешь. Это символ порогового психического состояния. Я творческая натура, Анетта.
— Конечно, дорогой, — сказала Анетта.
— Романтичная.
— Знаю, милый.
— Мое сознание принимает на себя женскую роль, точно так же, как твое берет на себя мужскую. Так происходит со всеми.
— В чем же тогда дело? — спросила Анетта. — О чем беспокоиться?
— Во мне идет борьба. Материнский архетип коллективного подсознания пытается захватить власть над творческой, романтической мужской личностью. Я испытываю влечение к некоторым вещам и ничего не могу с собой поделать.
— К каким же это вещам, Спайсер? — спросила Анетта.
— К тому, что называется в науке уроборическим инцестом, — ответил Спайсер. — Если не ошибаюсь.
— Это все доктор Рея тебе втолковывает?
— Да. Мне грозит опасность, Анетта. Может кончиться безумием, даже смертью. Господи, ну почему я женат на женщине, которая меня не понимает?
— Иди сюда, под одеяло, Спайсер Ты волнуешься не из-за чего.
— Мне опасно с тобой быть, Анетта.
— Нет никакой опасности, Спайсер, — возразила Анетта.
— Я, пожалуй, пойду спать в свободную комнату, — сказал Спайсер.
— Анетта, — позвал Спайсер.
— Который час, Спайсер? — спросила Анетта.
— Не знаю, — ответил Спайсер. — Не то чтобы со всем темно, но и не то чтобы совсем светло. Я не сомкнул глаз. Подвинься, я к тебе залезу. Ты такая замечательно теплая и мягкая. Женская.
— Надеюсь, — сказала Анетта.
— Но именно в этом и заключается опасность. Как мне обрести свое «я», если всем завладела ты?
— Спайсер, — сказала Анетта. — Ты не мог бы перестать ходить к доктору Маркс?
— Это вполне естественно, что ты ощущаешь угрозу, — ответил Спайсер. — Она так и говорила. Я думаю, она права насчет того, чтобы нам разъехаться. По крайней мере на время.
— Но почему?
— Потому что я отправляюсь в странствие, а ты не способна меня сопровождать.
— В духовное странствие?
— Да.
— Понятно, — сказала Анетта. — Чтобы обрести цельность, полноту и невыразимый свет.
— Не насмехайся.
— Наверно, доктор Рея Маркс очень даже способна тебя сопровождать на этом пути в глубь души? Предварительно указав правильное направление.
— Надо было мне оставаться в свободной комнате. Ты опять за свое.
— Если ты хочешь поселиться в другом месте, Спайсер, — сказала Анетта, — сделай милость. Переселяйся и медитируй, сколько твоей душе угодно. Вернее, духу. А я останусь с тремя детьми. Или ты окажешь Джейсону честь и заберешь его с собой? Хотя я думаю, он помешает твоему свободному духовному развитию. Итак, мы расстаемся? С разделом имущества и всем в таком роде?
— Анетта, ты слишком торопишься. Разумеется, я не хочу, чтобы мы расстались навсегда. Я говорю всего лишь о временном разъезде, пока я разберусь со своими проблемами. И о каком разделе имущества может идти речь? У нас нет имущества, которое надо делить.
— Есть дом, — сказала Анетта.
— Это мой дом, милок, — возразил Спайсер.
— Не называй меня «милок», — сказала Анетта.
— Если это тебя так расстраивает, не будем даже думать на такие темы. Ну, что ты так расплакалась? Давай я тебя обниму крепко-крепко. Я тебя не оставлю. Я никогда тебя не оставлю.
— Спайсер, не пугай меня! — рыдала Анетта. — И как ты мог рассказывать Рее Маркс о наших супружеских отношениях? Ты же предаешь меня.
— Ах, так вот что тебя расстроило! Ты ведь делилась с Гильдой, почему же я не могу делиться с Реей?
— Не зови ее Реей. Поцелуй мне глаза, чтобы я перестала плакать.
— Вот. Я поцеловал глаза, — сказал Спайсер. — Теперь уши.
— Нет, пожалуйста, не надо, — попросила Анетта. — А то я словно оглохла.
— Ты не умеешь дать себе воли, — вздохнул Спайсер. — Ну почему ты не можешь дать себе воли? Если бы ты только могла, я бы не дошел до такого состояния.
