— Я думала, доктор Герман в отъезде.
— Он неожиданно вернулся. Доктор Рея может с ним договориться насчет твоего визита.
— Беда только в том, Спайсер, что, по-моему, именно визит к доктору Герману нарушил мой эквилибриум.
— Рея думает, что тебе трудно будет пройти через роды, если ты предварительно не справишься со своей склонностью к сексуальным фантазиям. Ты там такое устроила! Помнишь?
— Да, я помню. Очень сожалею. Ты виделся сегодня утром с доктором Реей?
— Да, — ответил Спайсер.
— Ты ей рассказал, что у нас было ночью?
— Не начинай снова, Анетта. Прошу тебя.
— Не буду, прости, Спайсер.
— Так как же насчет доктора Германа? — напомнил Спайсер.
— Я бы хотела лучше отложить, пока не родится ребенок. Но обещаю тебе, Спайсер, тогда побывать у него.
— Договорились, — согласился Спайсер. — Мы оба дадим психотерапевтам передышку. Побудем вдвоем, ты и я; гора и дерево. Сегодня концерт начинается рано, к девяти будем дома. Я захвачу шампанского. Давай устроим праздничный ужин, ладно?
— Но что мы будем праздновать, Спайсер?
— Господи, дорогая. Все!
— Мою книгу?
— Анетта. Не нарывайся.
— Да, да, конечно. Прости. Книгу мы трогать не будем. Случайный проросток на склоне горы, а не истинное женское творчество; неподходящая почва для дерева.
— Ты быстро усваиваешь, дорогая. Мне особенно понравилось твое сравнение с Самсоном и Далилой. Сразу меня так возбудило. Кажется, Венди возвращается, надо кончать разговор. Вот что, Анетта…
— Что, Спайсер?
— Бифштекс — это, конечно, слишком. Но неплохо бы съесть на ужин пару бараньих котлет, а?
— Мясо, Спайсер? Как это дурно — как это замечательно…
— Пока, дорогая, — сказал Спайсер.
— Это вы, Анетта?
— Да. Кто говорит?
— Говорит Марион. Знаете, Марион Эрни Громбека. Меня все так называют, неизвестно почему. Наверно, потому, что я намного его моложе. Никто не принимает меня всерьез. У меня есть кристалл, который, считается, помогает в таких случаях. Кристалл розового кварца. Прибавляет самоуважения.
— Ну и как, помогает?
— Должен помогать. Но чтобы такие кристаллы по-настоящему действовали, их полагается в полнолуние оставлять на ночь в проточной воде, а я когда ни спохвачусь, полнолуние уже прошло. Раньше я их мыла в фонтане, что в Розарии Королевы Елизаветы, но объявили засуху, и фонтан пришлось закрыть, а вода из-под крана, по-моему, не действует. Во всяком случае, мое самоуважение сейчас не на высоте.
— Сочувствую вам, Марион.
— Но звоню я не поэтому. Я гадала на вас на картах таро, и они показали столько всяких ужасов. Сначала Башня, черно-белые цвета, и в воздухе — тела, падают с нее на землю. Потом вышла карта: человек лежит ничком, пронзенный семью мечами. А после этого я открыла Смерть — хотя все говорят, неизвестно почему, что на самом деле это означает жизнь. Ну и я подумала, позвоню и предупрежу, чтобы вы были поосторожнее, Анетта. Когда улицу переходите и вообще всякое такое. Они не значат ничего конкретного, просто предостережение.
— Марион, что это вам вздумалось гадать на меня? — Понимаете, мы с Эрни поскандалили, и он мне сказал, что спал со всеми своими дамами-авторессами моложе сорока, я спросила: включая вас? — и он ответил: да, но потом сказал, что нет, и я просто не знала, что думать. А по картам, считается, можно узнать правду, вот я их и разложила. Человек имеет право знать правду.
— Я, безусловно, никогда не спала с Эрни, Марион, — сказала Анетта. — И никогда не буду. Я замужем за Спайсером и счастлива в браке.
— Спайсер иногда заходит и делится со мной, Анетта.
— Да? Что значит — делится?
— Ничего. Мы просто разговариваем. Он знает, что мне бывает тоскливо, а его контора близко от нас, сразу за углом. Эрни часто подолгу где-то пропадает, вполне возможно, что валандается со своими дамами-авторессами моложе сорока, а у вас со Спайсером свои неприятности, и у него тоже потребность выговориться. Каждому нужен кто-то, перед кем можно выговориться. Но меня иногда беспокоит, что вам это может быть неприятно. Мы, женщины, должны стоять друг за друга. Мне вот уже полегчало. Ничего такого не думайте. Мне очень нравится ваша «Люцифетта поверженная», такое блестящее название. Эрни давал мне читать корректуру. Это действительно все про вашу семью? Про мать с отцом? Какой ужас! Бедняжка вы. Я всегда жалею детей в такой ситуации.
— Как и все мы, — заметила Анетта.
— Я дала почитать одной своей приятельнице, — продолжала Марион, — она астролог, мне интересно было, что она скажет. Так она даже рецензию написала в «Новый астрологический журнал», я вам пришлю номер.
— Доктор Рея Маркс?
— Да. Как вы узнали? Бог ты мой, это такой блестящий ум. У нее и медицинский диплом есть вдобавок ко всему остальному.
— А потом на книгу обратила внимание Опра Уинфрей, — сказала Анетта.
— Неужели? Вот замечательно! Значит, вы теперь будете телезвездой? Неудивительно, что мы все вам завидуем. Как вам во всем везет.
— Марион, это вы свели Спайсера с доктором Маркс?
— Да, я ее ему порекомендовала, — ответила Марион.
— А теперь Спайсер по-прежнему заходит к вам поболтать, Марион?
— Нет, перестал, с тех пор как стал посещать доктора Маркс. Я даже раскаиваюсь, что сказала ему о ней, — призналась Марион.
— И теперь вы сидите, гадаете на картах и желаете мне попасть под машину, — заключила Анетта.
— Как вы можете говорить такие ужасные вещи? Ничего подобного! У меня со Спайсером было только один раз, а с тех пор мы просто болтали. Но меня так мучила совесть, это больше никогда не повторится, Анетта, клянусь. Я всем сердцем люблю Эрни, мне только хотелось бы, чтобы он был душевнее, знаете, распахнутее. И я уверена, что Спайсер любит вас, Анетта. Он все время это повторял. Он говорил, у вас сексуальные проблемы. Ему тяжело. Я просто хотела помочь, но больше это никогда не повторится.
— Ладно, Марион, хорошо, — сказала Анетта. — Что было, то сплыло. Мы со Спайсером начинаем заново; мы все прошли через дурную полосу. Спасибо за звонок. Я не шучу.
— Но только, пожалуйста, будьте осторожнее, — повторила Марион, — когда сходите с тротуара. Карты были такие ужасные! И не сердитесь на меня, Анетта. Я этого не перенесу.
Анетта шлепнула трубку.
— На боку очень здорово, очень, — говорил Спайсер. — Ради этого стоило забеременеть. И чего мы раньше так не делали, миссионерская твоя душа? Ну а теперь повернись лицом вниз. Вот так. Я прошлой ночью не мазал вазелином; а надо было. Со зла, наверно. Да, я был зол. Хотел причинять тебе боль. Нет, не знаю. Я люблю тебя. Я всем пожертвовал ради тебя, Анетта. Когда я говорю, что люблю тебя, там у тебя внутри так замечательно становится. Подними-ка повыше колени, чтобы я мог свободно двигаться отсюда и досюда. Хорошо. Какое легкое скольжение, это предусмотрено Создателем. Тебе не очень удобно, да? Я чувствую. А если я выну у тебя из-под лица подушку и засуну тебе под грудь повыше живота?.. Поверни голову вбок, чтобы свободно дышать — вот, мне чудесно, а тебе как, удобно?
