Вудсу не удалось опубликовать свои мемуары при жизни, и это создало ряд трудностей при переводе, которых можно было бы избежать, если бы его текст был обработан профессиональным редактором. В ряде случаев хромает стиль и логика повествования, некоторые авторские метафоры с трудом поддаются расшифровке даже носителями английского языка. Впрочем, Вудс был талантливым писателем с интуитивным литературным чутьем, и подобные случаи остаются редкостью. Его карельские мемуары написаны с вдохновением и читаются легко, на одном дыхании. Следует отметить, что на стиль автора оказал заметное влияние жанр приключенческого романа, чрезвычайно популярный в Британии начала XX в. Для этого жанра характерны преувеличения и даже гиперболы, и, как следствие, к некоторым событиям и фактам в изложении Вудса следует относиться с осторожностью. Например, численность отряда большевиков под командованием И. Д. Спиридонова летом 1918 г. никак не могла составлять 800 человек
[9], да и температура в Кеми, пусть даже в середине зимы, едва ли могла упасть до —58 градусов по Цельсию, как следует из мемуаров британского офицера. Выросший в культурной атмосфере британского империализма, Вудс вольно или невольно воспринимал северную Россию как экзотическую страну, отсюда его стремление изображать карельских крестьян через стереотипные образы благородных дикарей, подчеркивать и преувеличивать интриганство и восточное коварство белогвардейских офицеров или описывать Соловецкий монастырь в стилистике, близкой скорее буддизму, чем христианской религии. Культурные образы европейского ориентализма стали для Вудса формой восприятия карельских реалий и позволили ему в чужом враждебном пространстве воспроизводить британский символический порядок и тем самым сохранить свою идентичность офицера Британской империи — именно это, пожалуй, и привлекло внимание Ника Барона к этой исторической фигуре как воплотившей типичные черты своего поколения. При всем этом мемуары Вудса остаются ценным историческим источником и для понимания событий гражданской войны на севере России: в конце концов, в основе его повествования лежит не художественный вымысел, а конкретный исторический материал. Помимо собственных свидетельств, Вудс опирался на переписку с бывшими сослуживцами и на свой архив, содержащий уникальные документы, и часто цитировал эти источники в своем тексте. Чего стоит одна петиция северных карелов королю Великобритании Георгу V с просьбой признать Карелию британским протекторатом — по сути дела, включить ее в состав Британской империи. В данном издании эта петиция приводится в оригинале.
Вторая часть данной книги — исследование Н. Барона, которое помещает «карельские мемуары» Вудса в биографический нарратив его жизни и карьеры. Российского читателя особенно заинтересует большой раздел, посвященный британской интервенции на Европейском севере России, который автор писал не только на основе уже опубликованных исследований, но и с использованием малоизвестных документов британских архивов. В целом, исследование Н. Барона создает широкий исторический контекст, который позволяет понять цели и принципы, руководившие Вудсом в его активной и во многом противоречивой деятельности в качестве «короля Карелии» в 1918— 1919 гг.
ЧАСТЬ 1.
ПОЛКОВНИК ФИЛИПП ДЖ. ВУДС.
КАРЕЛЬСКИЙ ДНЕВНИК
ГЛАВА 1.
ПРИБЫТИЕ В КАРЕЛИЮ
«Согласны ли вы поступить добровольцем на секретную службу, где вас могут послать в любую часть мира?»
Этот вопрос был задан мне и еще троим старшим офицерам в маленькой задней комнате пустого дома на площади Ватерлоо весенним утром 1918 года. После шести месяцев бездеятельного, но изнурительного командования резервным батальоном в Британии это предложение казалось ответом на мои бесчисленные молитвы Военному министерству.
«У вас есть двадцать четыре часа на то, чтобы принять решение», — сказал этот джентльмен.
Один из нас, бригадный генерал
[10], хотел знать все подробности, другой неохотно ответил, что от него зависит семья, а я и еще один полковник заявили, что нам не нужны эти двадцать четыре часа и все, что мы хотим знать, — когда можно приступить к исполнению обязанностей. Наша готовность действовать, не задавая вопросов, произвела приятное впечатление. Нас провели в другую, еще меньшую — хоть это казалось невозможным — комнату, где предупредили об опасностях, поджидающих на море и на суше, вплоть до возможной смерти или тюремного заключения. Поскольку мы, по крайней мере внешне, не проявили признаков колебания, нас заставили еще раз подтвердить свою решимость, после чего приказали отправиться в лондонский Тауэр для медосмотра, вакцинации и прочей подготовки к жертвоприношению. Я больше никогда не видел моего товарища по несчастью — подозреваю, что военный медик из Тауэра отказал ему в возможности попасть на более интересную службу.
На следующее утро я рапортовал о своем прибытии в Тауэр, где мне сделали прививки, провели вакцинацию, приказали раздобыть обмундирование для тропиков и приготовить поношенную гражданскую одежду и выделили отдельную комнату. Однако вскоре планы изменились, и мне разрешили вернуться домой, но при этом ни днем, ни ночью не отходить от телефона. Последовали долгие дни ожидания по офицерским клубам и гостиницам, когда я боялся даже пойти в театр, не оставив подробных указаний на случай тягостно ожидаемого звонка. Это тревожное состояние закончилось спустя десять дней, когда я получил приказ прибыть на следующее утро к 5.30 на вокзал Кингз Кросс.
В гостинице при вокзале уже находилось около тридцати офицеров всех возрастов, рангов и родов войск. Среди них ходили упорные слухи, что место нашего назначения — Россия, однако по поводу конкретного порта мнения разделились: из-за тропического обмундирования некоторые считали, что это будет Владивосток, в то время как разнообразное снаряжение с надписью «Ньюкасл» на вокзальной платформе намекало на то, что нашим будущим театром действий станет Балтика. Представитель Военного министерства не изъявил желания рассказать нам что-либо, кроме того, что адрес для писем от наших друзей и родственников будет следующим: кодовое имя, Главное почтовое управление, Лондон.
После завтрака мы добрались поездом до Ньюкасла и сели на пароход «Марсель», на борту которого уже находилась пулеметная рота численностью примерно двести человек, несколько связистов и других специалистов из инженерных войск, а также еще примерно пятьдесят офицеров, в основном старших, почти из всех существующих родов войск. Лишь когда был убран последний трап, мы узнали, что пункт нашего назначения — Мурманск, город на севере России, единственный порт в Арктике, открытый в зимнее время. Как обычно, источником информации оказался чей-то ординарец.
