Протофашистские идеи не всегда приводили к фашизму. Опыт, который получил Крозье в Ирландии, и его последующая ожесточенная борьба с британскими политиками и бюрократами ради восстановления своего честного имени и получения пенсии заставили его поставить под сомнение принимаемые на веру преимущества современности, культуры и прогресса. «Демократия, — писал Крозье в 1932 г. — если судить о ней по черно-рыжей авантюре, потерпела неудачу, после того как миллион демократов пожертвовали самым дорогим, что у них было, ради спасения Англии»
[446]. Диагноз, который он ставил современному обществу и политике, заключался во фразе: «Серьезная болезнь требует серьезных лекарств». Выше уже цитировался его призыв к «сверхчеловеку» с «хваткой Муссолини»
[447]. Однако Крозье выбрал путь воинствующего пацифиста и был одним из основных покровителей Союза сторонников мира до своей преждевременной смерти в августе 1937 г. «Его воинственный дух, — писали в одном из некрологов, — был настолько естественен для его характера, что он скорее перенесся, чем трансформировался, в сферу, где он пытался донести до всех свою убежденность в бесполезности войны даже ради самозащиты»
[448].
Пацифизм был антитезой прославления насилия, исповедуемого фашистами. В 1932 г. Крозье был среди трехсот человек, которые хотели добровольно записаться в Союз Лиги Наций
[449], чтобы в случае будущей войны встать без оружия между армиями, поскольку они верили, что подобный поступок заставит противоборствующие стороны опустить оружие
[450]. Незадолго до смерти Крозье опубликовал агрессивно покаянные мемуары под названием «Люди, которых я убил». В его другом некрологе писали, что эту книгу «лучше забыть» за ее «дурной вкус», выражающийся в красочном изображении пьяной, ничем не сдерживаемой животной сущности людей во время сражения
[451]. Было бы интересно поразмышлять, какой могла быть реакция Крозье на приближающуюся войну два года спустя, когда многие активисты Союза Лиги Наций, включая ее председателя Стюарта Морриса, вступили в «Звено» — скорее всего, не подозревая об истинной природе и целях этой организации
[452]. Разумеется, нельзя провести прямую связь между происхождением, опытом, социальной идентичностью и индивидуальными склонностями человека, с одной стороны, и его этическими ценностями, политическими убеждениями и членством в той или иной партии — с другой.
Что важнее, нам не удалось найти сохранившихся свидетельств, которые подтвердили бы связь Вудса с какой-либо фашистской или радикальной организацией. Если бы он играл в подобной группе активную роль, его имя, скорее всего, неожиданно обнаружилось бы в том или ином источнике, доступном исследователям и просмотренном во время написания данной работы
[453]. Не принесли результатов и запросы о Филиппе Вудсе и Веронике Куэстед, посланные ряду историков, специализирующихся в британском фашизме
[454].
Разумеется, отсутствие свидетельств о противном не может использоваться для доказательства того, что Вудс не был вовлечен в эти круги
[455]. Однако историкам редко приходится иметь дело с полными и точными фактами, поэтому они вынуждены основывать свои выводы и рассуждения на вероятностях. Рассуждая таким образом, мы можем сделать вывод, что Вудс не симпатизировал фашизму и не участвовал в деятельности фашистских организаций. Более того, он, скорее всего, считал отвратительным резкий тон их заявлений и фанатизм их позиции и абсурдными их дикие фантазии, предубеждения и методы — хотя, возможно, и чувствовал схожесть некоторых их идей и ценностей со своими.
Во многих отношениях сложность, двусмысленность и противоречивость, присущие политическим побуждениям Вудса, могут, если не вдаваться в подробности, продемонстрировать политические альтернативы, стоявшие в то время перед средним классом британского общества, разорванного между усталым разочарованием от старого и сильным недоверием к новому. Британия, как мы знаем, отвергла крайние политические решения. Скорее всего, так же поступил и Вудс.
ЭПИЛОГ
Даже если к 1939 г. Вудс и был разочарован агонизирующей политикой своего времени и неуклонным приближением войны, это никак не отразилось на его патриотизме. Как только началась Вторая мировая война (в то время, когда Джойс обживался в Берлине, а Домвилль распускал — по крайней мере, публично — «Звено»), Вудс поспешил вновь поступить на службу в армию. Однако из-за возраста он получил отказ
[456]. К началу сентября 1939 г. Вудсу оставалось несколько недель до пятидесяти девяти лет, и он уже четыре года как «превысил верхнюю границу годного к службе возраста»
[457].
