Чтобы более обласкать аристократию ливанскую и утаить властолюбивые свои замыслы, эмир ввел обычай именовать шейхов в своих грамотах дражайшими братьями, что и поныне строго соблюдается. Нет в мире народа щекотливее арабов в этикете; шейх ливанский, который в лохмотьях, в своей дымной избе утешается и гордится благородством своего происхождения, простит измену и насилие, но ввек не простит того, что он называет обидой его чести, если в разговоре или в переписке упустите хоть один из титулов, подобающих его званию.
В 114[4] г. хиджры (1731 г.) эмир Хайдар, устроивши внутреннее управление Ливана, передал власть сыну своему Мельхему, а в следующем году скончался. Первой заботой молодого эмира было наказать соседних шейхов мутуалиев, которые по кончине его отца в знак веселья окрасили хвосты своих кобыл в красную краску. Затем не один раз, по следам отца, он делался орудием турецкой политики противу своих соседей. В награду за подобные услуги Саад эд-Дин эль-Адем-паша пожаловал ему город Бейрут
[94], который со времени опалы Фахр эд-Дина был отнят пашами у эмиров.
Ни один из владетельных князей Ливана не пользовался дотоле такой благосклонностью пашей. Шихабы, гости на Ливане и чуждые народных сочувствий, постоянно искали опоры у пашей турецких и тем внушали страх подвластным племенам. Народные чувства к Мельхему обнаружились по случаю болезни, приключившейся ему от занозы кактусовым шипом в руке. Разнесся слух, что жизнь эмира в крайней опасности, и ливанцы стали пировать. Испуганный этим эмир отказался, по примеру своего отца, от правления в пользу своих братьев Мансура и Ахмеда
[95] и сам переселился со своим семейством в Бейрут. Впоследствии он раскаялся и затеял всевозможные козни, чтобы свергнуть братьев. Впрочем, убедившись в том, что ему не было надежды взять вновь узды правления, он призвал к себе одного из своих племянников, эмира Касема, вступил в заговор с ним и отправил его в Константинополь в качестве претендента с доносами на братьев.
Эмир Мельхем скончался посреди этих происков, но зароненное им в своей родне зерно раздора принесло свои плоды. В страшную чуму, опустошавшую Ливанские горы и всю Сирию несколько лет сряду, Шихабы то воевали между собой, то преследовали друг друга пронырствами у пашей в Сайде и в Дамаске. Шейх Абд эс-Салам Амад, глава езбекиев, успел, наконец, их примирить. Эмир Касем женился на дочери эмира Мансура, и от этого брака родился знаменитый в наше время эмир Бешир
[96].
Едва избавились владетельные князья от претендента, они сами стали воевать между собой. Джумблаты приняли сторону Мансура; езбеки стояли за Ахмеда; первые одолели: Мансур свергнул своего брата и остался один правителем. Это было в 1177 г. хиджры [1763/64 г.]. Шихабы размножились на Ливане, и семейные их споры не давали отдыха несчастным жителям этих гор. Двенадцатилетний эмир Юсеф, сын Мельхема, обнаруживал редкие способности, которые еще успешнее развивались под руководством его воспитателя и опекуна Саада эль-Хури, родом маронита. Здесь, как и в остальной Сирии, христиане становились мало-помалу людьми доверенными при эмирах и при пашах, входили в домашние их дела и в управление. До того времени марониты не имели никакого политического значения на Ливане, состоя в зависимости у друзов. Европе были известны они только по своим нищим шейхам, которые от времени до времени отправлялись на Запад с громким титулом князей ливанских для сбора подаяний. Воспитатель эмира Юсефа Саад эль-Хури составляет эпоху в бытоописаниях маронитов. Он придал своему племени новое развитие, последствием коего было со временем обращение Шихабов, потомков Мухаммеда, в христианскую веру и приобретенный затем маронитами перевес политический над племенем друзов.
В междоусобие двух дядей эмир Юсеф принял сторону Ахмеда. Эмир Мансур по низложении Ахмеда конфисковал все имение племянника. Опальный юноша при содействии опекуна успел составить свою партию на Ливане и приобрел дружбу Джумблатов. Но корыстная благосклонность сайдского паши к Мансуру не дозволяла сопернику вступить открыто в борьбу с ним. Эмир Юсеф обратился с просьбами и дарами к паше дамасскому Осману Садыку и по его ходатайству был пожалован от паши тараблюсского в правители Джубейльского округа, который по-прежнему зависел от сего паши, хотя почти всегда состоял в управлении ливанского князя, платившего за этот округ откупную подать в казну тараблюсскую.
В Джубейле масса народонаселения была из христиан, шейхи мутуалии Бени Хамади с давних времен притеснениями и буйством навлекли на себя ненависть народа. Эмир Юсеф их унял; тем он обеспечил себе хороший доход и приобрел общую привязанность христиан и в своем округе, и по всему Ливану. Шейх Али Джумблат, которого вассалы были большей частью христиане, оказывал большое к нему расположение. Эмир Мансур, предчувствуя грозу в народных сочувствиях к племяннику и в сношениях его с Джумблатами, поднял езбекиев противу Джумблатов. Шейх Али со своей стороны, чтобы выдержать напор, поднял на владетельного князя младшего его брата эмира Юнеса, занял с ним Дейр эль-Камар
[97], и около года продолжались смуты, пока, наконец, шейхи примирили эмиров. Хасбейские Шихабы в это время резались также брат с братом.
Прервем на время однообразный наш рассказ, чтобы заняться происшествиями, коих Сирия делалась тогда театром при знаменитом Дахире эль-Омаре, шейхе галилейском, и при Али-беке египетском, которые замыслили новые судьбы для этой части Востока во второй половине [XVIII в.]. Но предварительно мы должны бросить беглый взгляд на Аравию и на Египет; с этого времени судьбы Сирии связаны с происшествиями, ознаменовавшими эти соседственные края.
Секта ваххабитов опустошала тогда Аравийский полуостров. В первой половине XVIII в. появился там законоучитель Мухаммед ибн Абд эль-Ваххаб, который предпринял реформу ислама. Подобно реформаторам Запада, он отверг предания и догмат о халифе яко наместнике пророка, а самого пророка признавал только вдохновенным свыше законоучителем. Новое учение ограничивалось одним чистым деизмом, отвергая все обряды, кроме молитвы, все законы, кроме тех, коими воспрещается порок, и кроме закона Мухаммедова о милостыне. Реформатор воспламенил воображение племен арабских, всегда готовых, как и во времена Мухаммеда, проповедовать мечом свое учение. Но реформатор, подобно германским своим предшественникам, не имел сам военных доблестей. Честолюбивый эмир Ибн Сауд замыслил повести новую секту по стопам великого преобразователя Востока
[98]. Весь Аравийский полуостров закипел войной; племена кочевые, равно и эмиры Йемена, и имам Маската, и шериф Мекки приняли участие в этой борьбе, одни — за новое, другие — за старое учение, и целый век Аравия обагрялась кровью и пламенем, как Германия в XVI в. Святилища мусульман в Мекке и Медине, гроб детей Али в Кербеле, поблизости Багдада, эта заветная святыня персиян, — все было осквернено и ограблено дикими реформаторами
[99].
