Словно перефразируя слова Марко Поло, Вассаф писал:
Для удобства громадного населения, по водам непрестанно движутся лодки и барки разного рода в таком числе, что воображение не может его охватить, тем более что невозможно подсчитать их количество.
Свидетель совсем иного рода, францисканский монах Одорик из Порденоне, побывавший в городе на сорок лет позже Поло, подобно Марко, отбрасывает сдержанность, живописуя увиденные чудеса:
Это величайший город в целом свете. Он ста миль в окружности, и в столь великом пространстве нет пустого места, не заселенного жителями; и в нем много домов, где проживают по десять и более семей; в этом городе множество предместий и больше людей, чем в любом другом городе. В нем десять главных ворот, и при каждых воротах восемь больших городов, много больше города Венеции; и от тех ворот к тем городам пролегают дороги, по которым человек может идти шесть или восемь дней, а ему покажется, что он недалеко ушел, потому что вокруг все будут селения и дома.
Одорику, так же как Марко, Кинсай представляется азиатской Венецией, только увеличенной и усовершенствованной.
Этот город стоит на низкой равнине между озерами, морями и болотами, подобно Венеции. В нем более семи сотен мостов, и на каждом мосту люди, охраняющие его именем хана.
По оценке Одорика, в Кинсае насчитывалось 850 000 семей, что предполагает население более полутора миллионов, как и уверял Марко. «Описание этого города составило бы большую книгу», — заключает монах, не ведая, что хроника Маркоуже воплотила его пророчество. «Но, коротко говоря, это величайшее, что есть в мире, и наиболее благородное».
Самый известный путешественник мусульманского мира, Ибн Баттута, вероятно, побывал в Кинсае в 1340 году, более чем пятьюдесятью годами позднее Марко. К этому времени Небесный Город стал еще больше, в нем заметнее стала доля европейского населения, в том числе выделились мусульманская и иудейская общины. «Мы вошли в означенный город, разделяющийся на шесть малых городов; каждый за отдельной стеной, а великая стена окружает их все. В первом городе живет стража города и ее начальники», — пишет он.
На следующий день мы вступили во второй город, населенный евреями, христианами и турками, поклоняющимися солнцу; они очень многочисленны. Эмир этого города — китаец, и мы провели вторую ночь в его доме. На третий день мы вступили в третий город, который населен мусульманами. Он красив, рынки здесь расположены как в исламских землях, в нем есть мечети и муэдзины; вступая в город, мы слышали, как последние призывают правоверных к полуденной молитве.
Этническое разнообразие Кинсая, не отмечавшееся прежними путешественниками, отражает широту взглядов монголов, которые приглашали «евреев, христиан и турок» селиться и торговать в великом городе.
В многочисленных банях, при которых состояли куртизанки, горожане отдавали должное радостям жизни. Местные жители, и мужчины и женщины, принимали холодные ванны, «рекомендованные для здоровья», как застенчиво пишет Марко, иностранцы же пользовались горячими банями, где прислуживавшие девицы предлагали клиентам не только мытье и массаж. Эти женщины, благоухающие «дорогими духами, — говорит он, — весьма умны и опытны, знают, какими словами польстить и как подольститься ко всякому, и потому иноземец, раз понежившийся с ними, уже никогда их не забудет… Вернувшись домой, они рассказывают, что побывали в Кинсае, то есть в Небесном Городе, и считают часы до возвращения туда».
В богатом рынками и борделями Кинсае царил дух вечного карнавала. Один мемуарист, выросший в нем, навсегда запомнил человека, обучившего рыбу хитрым трюкам:
Перед ним большой лаковый сосуд, в котором плавают черепахи, палтусы и другая рыба. Он звонит в маленький бронзовый гонг и называет рыбу по имени. Она немедленно всплывает и пляшет на поверхности, имея на голове маленькую шляпу… Есть также искусный лучник, который ставит перед зрителями колесо в полтора ярда в диаметре, с нарисованными на нем всякими предметами: цветами, птицами и людьми. Он объявляет, что сейчас попадет в тот или иной предмет и, быстро раскрутив колесо, пускает стрелу среди зрителей. Он попадает в то самое место, в какое обещал попасть. Он может даже более точно обозначить цель, например определенное перо на крыле птицы.
Этот мемуарист словно в полусне блуждал среди заклинателей змей, дующих в маленькие флейты, выманивая своих ужасных питомцев из темноты бамбуковых корзин; видел даосского монаха с садком многоцветных креветок, которых он якобы погрузил в гипнотический сон. Видел боксеров, и шахматистов, и поэтов, пишущих легкомысленные стихи, акробатов и волшебников. Китайская хроника той эпохи насчитывает пятьсот сорок пять артистов, выступавших при дворе. Они разделялись на пятьдесят пять категорий, в том числе мастеров бумажных змеев, игроков в мяч, волшебников и певцов, актеров, лучников и рассказчиков фривольных историй.
Запрокинув голову, Марко разглядывал огромный прямоугольный дворец, возвышавшийся над этим кипением жизни, пышные сады «и рядом с ними дома ремесленников, работающих в своих мастерских». Он пишет: «В любой час можно встретить людей, идущих туда и сюда по своим делам, так что, видя эти огромные толпы, не поверить, что возможно прокормить их, однако каждый рыночный день все означенные площади заполнены народом и торговцами, доставляющими товар на повозках и на лодках, и все это раскупается».
Он угадывает под внешним хаосом порядок, существование двенадцати основных ремесел: «и каждое ремесло из этих двенадцати имеет двенадцать тысяч мастерских, иначе говоря, двенадцать тысяч домов для каждого». В каждом доме «по меньшей мере десять мастеров этого искусства, а иногда пятнадцать, или двадцать, или тридцать, а то и сорок». Люди, занятые торговой деятельностью, наживали такие состояния, что Марко усомнился, поверят ли ему на слово европейские читатели. «Там много купцов, и таких богатых, и занятых столькими делами, и такой большой торговлей, что кто бы ни сказал или ни написал о них истину, ему не поверят, так это необычайно». Эти князья коммерции, создававшие невообразимое богатство, не работали «своими руками», но жили «столь утонченно и чисто, словно они короли или бароны». Столь же изысканны были женщины Кинсая, «весьма нежные и подобные ангелам создания», по оценке Марко. Эти неземные красавицы получали «тонкое воспитание» и одевались «с таким множеством украшений из шелка и драгоценных камней, что невозможно их оценить». Марко изумлялся роскошным домам горожан, «очень хорошо построенным и богато убранным». Он с придыханием рассказывает: «Они так любят украшения, росписи и строения, что тратят на них неимоверные суммы».
Описывая жителей города, Марко не скупится на похвалы. «Исконные обитатели Кинсая — народ мирный, воспитанный и приученный к тому их государем, каковой был той же натуры. Они не носят оружия и не хранят его в доме. Между ними не услышишь и не увидишь ссор и других распрей. Они занимаются торговлей и ремеслом с великой искренностью и честностью. Они так любят друг друга, что квартал можно счесть одной семьей, так дружелюбны друг к другу мужчины и женщины, живущие по соседству. Так велика их близость, что между ними нет ни ревности, ни подозрительности к их женщинам, к которым они питают величайшее уважение, и всякий, кто посмеет обратиться с неподобающими словами к замужней женщине, считается преступником. Столь же приветливы они к чужестранцам, которые приходят к ним ради торговли, и радушно принимают их в домах, приветствуя их и оказывая всяческую помощь в делах».
