Когда Поло собрались в дорогу, Квиакату, подобно Хубилай-хану, одарил их, благословил и наделил солидными пайцзами: «Четыре золотые таблички… две с кречетами, и одна со львом, и одна гладкая, каждая из которых была в локоть длиной и в пять пальцев шириной». Таблички возвещали, «что этим трем посланцам должно оказывать почет и службу по всей стране, как ему самому, и что кони, и все расходы и всякое сопровождение должно давать им в полной мере во всех опасных местах, для них и всех спутников».
Благостыня Хубилай-хана все еще была безгранична. «Много раз им давали по двести всадников, или более, или менее, согласно необходимости, для сопровождения и безопасного перехода из одной земли в другую. А нужда в том возникала много раз, потому что они часто оказывались в опасных местах, потому что Квиакату не имел власти и не был природным владыкой и сеньором, и потому люди не страшились делать зло, как если бы он был законным царем». Чем больше удалялись Поло от земель Аргона, тем менее могли рассчитывать на пайцзы для защиты от разбойников, не подчинявшихся Хубилай-хану.
Далее, чтобы уцелеть на обратном пути, им приходилось полагаться только на себя.
Наступил 1294 год, по монгольскому календарю начинавшийся в феврале. Хубилай-хан был так изможден и подавлен, что прогнал гостей, прибывших к его двору, чтобы приветствовать и пожелать добра в новом году. Его любимый военачальник Баян попытался напомнить ему о великих военных победах, но даже он не сумел вернуть бодрость великому хану. 18 февраля Хубилай-хан умер в возрасте восьмидесяти лет в своем роскошном дворце.
Два дня спустя караван с бренными останками Хубилай-хана медленно выступил из дворца на север, к горам Кенти. Согласно монгольскому обычаю, место его захоронения, находившееся, по преданию, недалеко от могилы его деда Чингисхана, было скрыто среди мрачных величественных гор. Описаний его не сохранилось, и местоположение не установлено. Император, прославленный при жизни бесстрашием и широтой натуры, завершил свой путь тихо и смиренно.
Как и предполагалось, избранный Хубилаем в преемники его внук Темур стал новым императором монголов, унаследовав пришедшую в беспорядок державу. Он приказал соорудить в память Хубилай-хана алтарь и даровал ему посмертное китайское имя: Ши-цу — «Основатель династии».
Первые летописцы династии Юань разнесли славу Хубилай-хана по всему свету. Мусульмане узнали об этом незаурядном человеке из трудов Рашид ад-Дина. Китайские и корейские историки прославляли свершения Хубилай-хана, а Бар-Эбрей с теплотой описывал его долгое и великолепное правление. Но ни одна из летописей не сравнится с ярким описанием, оставленным самым известным в Европе историком Хубилай-хана, Марко Поло. Он один мог похвастать близким личным знакомством с императором, и у него еще сохранилась пайцза, врученная ему императором много лет назад, при первом отъезде из Камбулака. Он писал о монгольском вожде с такой страстью и благоговением, что в одиночку увековечил на Западе одного из самых могущественных за все время истории правителей.
О смерти Хубилай-хана Марко Поло узнал, возвращаясь в Венецию с отцом и дядей. Возможно, он навсегда запомнил, где и при каких обстоятельствах дошло для него это известие, однако Рустичелло он об этом не поведал. Он просто сообщил: «В пути мастер Никколо, мастер Маттео и мастер Марко узнали, как пресеклась жизнь Хубилай-хана, и это лишило их всякой надежды когда-либо вернуться в те края».
Вместо желанной свободы, кончина Хубилай-хана обозначила для Марко конец странствий, а может, и смутных надежд. До отъезда Поло изощрялись в искусстве вести переговоры, чтобы избавиться от почетной службы. Теперь, когда они были недосягаемы для доброжелательного тирана, правившего их судьбами, ими овладела одна мысль: они никогда больше не увидят Камбулака. Великолепные просторы Азии навсегда закрылись для них. Конец долгого правления Хубилай-хана положил конец уникальному сотрудничеству Востока и Запада, властного правителя и маленького купеческого семейства. Монгольский вождь не только обеспечил купцам Поло положение. Он сделал больше: наделил своего протеже ощущением цели. Он был воплощением волшебства и могущества.
В заключительных главах своей хроники Марко в ненасытной любознательности занимается столь малоизвестной страной, как Россия. В действительности маршрут обратного пути не пролегал ни мимо России, ни мимо других северных стран, неожиданно возбудивших его интерес, но его отчет, суммирующий собранную из вторых уст информацию, запоминается красноречием и рисует ландшафт и образ жизни, трудно вообразимый для европейцев.
Восточные границы Руси, судя по слышанным Марко рассказам, могли остановить самого закаленного купца. «Ни один конь там не пройдет, — предостерегает он, — потому что в этой стране много озер, и ручьев, и потоков, от которых земля делается очень болотистой, а из-за жестоких холодов лед в этой стране почти всегда так толст, что лодки пройти не могут, и при том не столь прочен, чтобы выдержать тяжелую повозку или животное». Тем не менее купцы и охотники, торгующие мехами, умудрялись преодолеть эту пустыню, извлекая «великую прибыль» за свои труды. Вероятно, эти закаленные души и стали для него источником сведений об этих областях.
Марко узнал, что преодолеть эти труднодоступные места можно в несколько стадий по тринадцать дней, известных как «переходы», и в конце каждого измученный, замерзший путник найдет деревушку «из нескольких бревенчатых домов, поднятых над землей, в которых могут с удобством жить люди, привозящие и получающие товар». Коммерция в который раз преодолевает все препятствия; для Марко это скорее несомненный факт, чем повод для удивления.
«В каждой из этих деревушек, — продолжает он, — есть дом, который они называют почтой, в котором располагаются все гонцы государя». В этом холодном климате они выполняют функции почтовых станций, которыми годами пользовался в путешествии Марко, и организация этой службы ему знакома: «На каждой такой почте держат сорок больших собак, немногим меньше осла, и эти собаки привычны и обучены везти повозки, как быки в наших землях, и они возят сани, которые там называют «sliozola»… перевозя гонцов от одной почты до другой, то есть от одного перехода до следующего».
Сани особенно заинтересовали Марко, который мог слышать их подробное описание от других купцов. «Сани, — поясняет он читателю, никогда не путешествовавшему по ледяным просторам, — это повозки без колес, но они делаются из очень легкого дерева, и плоски и гладки снизу, а спереди загибаются полукругом, и таким образом они проходят по льду, и по грязи, и по топям».
Марко подробно ознакомился со способом обращения с собаками. Его рассказ звучит так, словно он сам держал в руках поводья. «Те, кто ведет сани, запрягают шесть собак, из тех больших… в ярмо, по две в надлежащем порядке, чтобы везти сани. И этих собак никто не ведет, но они сами идут прямо к следующей почте, и очень хорошо везут сани и по льду, и по топи. И так они добираются от почты до почты. Тот, кто охраняет почту, тоже садится на сани, и позволяет собакам везти себя, и ведет их самым прямым путем и самым лучшим. И когда они добираются до следующего поста в конце их перехода, то находят там тоже собак и сани, и нового погонщика, готового проехать следующий переход; и это делается, потому что собаки не могут вынести таких трудов, как этот тринадцатидневный переход, и поэтому тот, кто привел их, поворачивает назад. И так они проходят все переходы, меняя каждый раз собак, сани и погонщиков… пока посланцы государя… не добираются до гор, и покупают шкуры, и возвращаются в свои земли по равнинам».
