Еще как руководитель небольших собраний Игнатий придавал огромное значение как можно более частой и как можно более полной исповеди. Как основатель ордена он не только превратил ее в личную обязанность своих учеников, но и настоятельно советовал им всюду внедрять в мирян сознание ее необходимости. Успех получился необыкновенный. Иезуитский духовник скоро стал пользоваться всюду таким же высоким авторитетом, как иезуитский профессор, и исповедальня скоро стала таким же символом могущества и деятельности ордена, как кафедра и латинская грамматика.
Как выполнял иезуитский духовник свои трудные обязанности? Если мы прочтем инструкцию Игнатия относительно исповеди, мы увидим, что орден с самого начала склонялся к мягкому отношению к грешникам и что с течением времени он стал относиться к ним все снисходительнее — до тех пор пока наконец эта мягкость не переродилась в слабость. Дело дошло даже до того, что духовник, вопреки собственному мнению, должен был давать отпущение грешнику, если последний мог сослаться на авторитет какого-нибудь богослова.
Среди членов ордена никогда не было недостатка в серьезных людях, восстававших против этого положения. Но орден преследовал неудобных критиков, как прокаженных овец. Как раз в этом пункте он оставался к ним глух. Причина ясна: успехи его в исповедальне покоились в большей степени именно на этой мудрой снисходительности. Именно она доставляла ордену одобрение и расположение великих и могущественных людей мира сего, которые и в исповедальне всегда нуждались в большей осмотрительности, чем масса грешников из простого народа.
Средневековью не известны могущественные придворные духовники. Эта характерная фигура придворной жизни появляется лишь в Новое время, и создал ее именно иезуитский орден. Это как будто позволяет нам предположить, что орден стремился поступить на службу ко дворам. Но на самом деле он пришел к этой должности так же, как к должности профессора: государи сами выбирали иезуитов в качестве своих духовников. В XVI веке отцы-иезуиты довольно неохотно принимали эти приглашения, хотя их начальники ничего не имели против поступления иезуитов на придворную службу. Но в конце концов орден привык к роли, за которую первоначально взялся не без колебаний. Более того, он скоро научился ценить ее как один из важнейших источников своего могущества, потому что в ней он нашел особенно удобное средство влиять в желательном для него направлении на внутреннюю и внешнюю политику католических государств.
В XVI столетии правительство ордена не хотело и слышать о вмешательстве духовников в политику. Еще Пятая генеральная конгрегация издала в 1593 году декрет, который решительно предписывал духовникам держаться в стороне от политических дел. Но религия и политика так тесно переплетались между собой, что выполнить эту инструкцию было совершенно невозможно. Кроме того, духовник не мог отказать государю, если он того требовал, в своем совете, тем более что по своей должности он был обязан предостерегать его от поступков, которые могли вовлечь в смертный грех.
Таким образом, в XVII столетии духовники не только достигли значительного политического влияния, но иногда стали занимать должности чисто политического характера. Отец Нейдгарт стал в качестве первого министра и великого инквизитора во главе испанского правительства; отец Фернандес получил место и голос в португальском Государственном совете; отец Лашез и его преемники исполняли при французском дворе обязанности министра духовных дел.
Далее, если мы примем во внимание огромную роль, которую иезуиты играли в большой политике вне исповедальни, — отец Поссевино как папский легат в Швеции, Польше и России, отец Петри как английский министр, отец Вота как доверенный советник польского короля Яна Собеского, как «делатель королей» в Польше, как посредник при возвышении Пруссии в ранг королевства, — то мы должны будем признать, что ни один орден так не интересовался политикой, не обладал таким политическим искусством и не занимался так много политическими вопросами, как орден иезуитов. Библейскую заповедь, которую так часто ставят на вид духовенству, о том, чтобы поборники Христа не вмешивались в дела сего мира, орден совершенно игнорировал, но именно поэтому ни один из других орденов никогда не достигал даже приблизительно такого могущества, какого достигло Общество Иисуса.
Но какое бы важное значение ни имело для ордена привлечение на свою сторону дворов и господствующих сословий, он все же никогда не отказывался от внутренней миссии среди народных масс. Уже поэтому церковная кафедра всегда имела для него почти такое же значение, как профессорская кафедра и исповедальня. Но еще больше, чем путем регулярных проповедей, орден действовал на массы при помощи своих народных миссий и своей новой организации церковных обществ. Первые являются, безусловно, одним из его наиболее важных созданий. Цель их состояла в оживлении церковной жизни в индифферентных к религии или зараженных ересью местностях. Средствами служили покаянные проповеди и упражнения.
Результаты обычно превосходили самые смелые ожидания. Но влияние этих народных миссий было лишь временным. Более глубокое и продолжительное влияние на мирян орден оказывал при помощи союзов, в которых он собирал под своим знаменем представителей всех сословий: студентов и школьников, горожан и крестьян, ремесленников и подмастерий, священников и даже князей. Идеальной целью этих союзов обычно было почитание Марии; практическим результатом — создание тысяч последователей, на преданность которых орден мог безусловно рассчитывать.
Преимущественно через эти союзы орден пытался воздействовать в желательном для него направлении и на народное благочестие. Правда, при этом он обнаружил своеобразные вкусы. Он старался всячески развивать пеструю смесь средневековых народных верований со всеми присоединившимися к ним с течением времени элементами, процессиями, паломничествами, индульгенциями, как будто со всем этим были связаны высшие интересы религии и народного благосостояния.
Уже францисканцы придавали чрезмерное значение культу Мадонны, но иезуиты пошли в этом направлении еще дальше. Они прославляли Марию как приемную дочь Бога, ее лоно — как чистую обитель Святой Троицы, ее грудь — как самую прекрасную красоту из всех красот, ее молоко — как самое сладкое из всех сладостей. Они учили, что достигнуть блаженство через Христа трудно, но легко через Марию. Они непрерывно открывали все новые места, посвященные Марии, описывали бесчисленные новые чудеса Богоматери, ставили ей бесчисленные алтари, статуи, изображения, составляли сотни книг в честь Царицы Небесной, посвящали ей литературные произведения и даже сочинения по нравственному богословию, затрагивающие часто не совсем благочестивые вопросы.
Но из-за Мадонны они не позабывали о святых. Всюду, где еретики уничтожили культ какого-нибудь святого, они прилагали все усилия, чтобы вновь вызвать его к жизни. В некоторых местах, как, например, в Богемии, они искусно открывали и прославляли новых патронов и везде, где только можно было, поощряли почитание своих собственных святых: Игнатия, Ксавье, Франческо Борджиа и др.
Кроме того, в конце XVII века они основали совершенно новый культ, подобного которому не встречается даже среди часто очень удивительных культов Средневековья, — культ Сердца Иисуса. Об этом культе первоначально ничего не хотели знать даже в Риме, «потому что с таким же правом можно было бы сделать предметом особого почитания глаза, язык и все другие члены Иисуса». Не менее ревностно отдавались они и почитанию святого креста, икон и реликвий, число которых, разумеется, всюду увеличивалось по мере возможности реликвиями Игнатия и Ксавье, но также и такими ценными старыми реликвиями, как волосы Девы Марии, части ее покрывала и гребенки, кости невинных младенцев, гигантские кости великана Христофора и др.
