легкомысленно пытался напугать меня, обвиняя в том, что я его не встретил как положено, а также во всех других смертных грехах. Я невольно рассмеялся и посоветовал ему внимательнее просмотреть соответствующий раздел устава. Это ему видимо не понравилось и он с новой силой начал предъявлять мне претензии. Когда мне это надоело, я скомандовал двум рослым старшинам:
– Выбросить этого капраза за борт!
Обычно мои команды выполнялись безоговорочно. Старшины двинулись к ЗНШ. Тот, видя, что с ним не шутят, бросился из штурманской рубки на ГКП к выносному посту связи (ВПС) и, заикаясь, сообщил оперативному дежурному эскадры, что с ним происходит. Ответил начальник политотдела эскадры контр-адмирал Рыбак, который попросил меня к аппарату и с юмором сказал примерно следующее, что не надо его выкидывать за борт, что как человек и офицер он неплохой и эскадре он нужен. И действительно, ЗНШ оказался хорошим, порядочным человеком и мы с ним впоследствии подружились, и он даже научил меня квасить капусту по-армянски (он был армянином). Начальник политотдела контр-адмирал Рыбак оказался умным, исключительно грамотным офицером, с которым у меня сложились хорошие отношения. Неоценимую услугу оказал мне Начальник главного штаба ВМФ адмирал флота Г. М. Егоров. Дело в том, что два-три раза в неделю командир 5-й эскадры контр-адмирал Рябинский в обязательном порядке делал ему доклад, а по окончании доклада Егоров всякий раз говорил: «Передайте большой привет Пыкову, я надеюсь на него». Эти приветы Рябинский и передавал мне в командирском салоне перед обедом в присутствии командования эскадры. Естественно, что после подобных приветов командование эскадры относилось ко мне несколько осторожнее и мягче. Хотя, в целом, ни я, ни мой экипаж не давали повода для недовольства – почти все боевые части, службы и авиакомплекс получали за очередную боевую службу отличные оценки.
Одной из самых любимых «забав» командования ВМФ СССР, являлось так называемое слежение нашими надводными кораблями за подводными лодками вероятного противника. Предполагалось, что если во время этого слежения будет объявлена война, то корабли немедленно применят оружие по подводной лодке, за которой следят. Но при наличии кабельных и параванных антенн, подводная лодка получает сигнал о начале военных действий одновременно, а то и раньше наших надводных кораблей, все будет зависеть от прыткости соответствующего командования. Допустим, сигнал обе стороны получили одновременно. У кого какие будут шансы? Надводные корабли никогда достоверно не знают, за чьей подводной лодкой они следят, да и вообще, подводная ли это лодка. Зато подводная лодка классифицирует цель с гораздо большей достоверностью, так как она прослушивает страшно шумящие надводные корабли, а тем более посылки их гидроакустических станций. Надводные корабли ничего не прослушивают, их гидроакустика работает только в активном режиме. Кроме того классифицировать надводные корабли подводной лодке помогут и авиация, и командование с берега. Так что подводной лодке остается выпустить торпеды, а они уж найдут шумящие цели. А вот то, что оружие кораблей найдет подводную лодку – далеко не факт, при самых благоприятных условиях вероятность ее поражения не превысит 50 %. В этом мы неоднократно убеждались на учениях. В Средиземном море наши корабли якобы следили за чьими-то подводными лодками по-многу часов и чтобы не докладывать, что контакт потерян, докладывали, что лодка ушла в территориальные воды соответствующего государства. Здесь можно фантазировать сколько угодно, все равно никто не сможет доказать обратное. Не думаю, что такой мудрый человек, опытнейший моряк, как Главком ВМФ С. Г. Горшков верил во все это. Но ему надо было произвести впечатление на непросвещенное в этих вопросах Политбюро, а заодно на Министерство обороны и Генеральный штаб ВС СССР, где абсолютное большинство офицеров носит сухопутную зеленую форму. И это ему блестяще удавалось. У нас в середине 80-х годов вымпелов было больше, чем у американцев. Отставали мы только по авианосцам и десантным кораблям, особенно по авиадесантным. На Черноморском заводе в Николаеве у нас строились еще три авианосца, последний из них атомный. Атомных же подводных лодок у нас было больше, чем во всех военно-морских флотах мира вместе взятых, в том числе и американском. Другое дело качество…
Служба на «Киеве»
Боевая служба 1981 года оказалась действительно особой, как по насыщенности событиями, так и по длительности. Покинули Североморск мы в конце декабря 1980 года, а возвратились в конце сентября 1981-го. К 1981 году корабль выходил два межремонтных срока. И его давно надо было ставить в текущий ремонт. На одном из совещаний я лично доложил об этом Главнокомандующему ВМФ С. Г. Горшкову, на что он довольно добродушно сказал, что поздно докладывать – корабль включен в план
Генерального штаба, но в этом вопросе поможет. И помог. И не кое-чем, а весьма солидно – на 10 миллионов тогдашних рублей.
Некоторые ведущие офицеры крейсера совершенно заслуженно были представлены на более высокие должности (когда корабль готовился в ремонт). Я попросил командование эскадры и присутствовавшего на совещании Командующего флотом оставить этих офицеров на корабле на боевую службу, но с условием, что по возвращении в Североморск они будут немедленно назначены на планируемые должности или равноценные. Особое место занимал командир информационной боевой части (БЧ-7) почти гениальный Ю. С. Пронин. Я готов был идти на боевую службу без старпома, но не без Пронина. Старпома я сам с успехом заменю, а вот Пронина – нет. И Командующий флотом, и командование эскадры пообещали выполнить мою просьбу и свое слово сдержали.
Переход в Средиземное море и несение там боевой службы до марта были рутинными, как всегда. А вот в марте нам приказали следовать в Севастополь. И только в Севастополе мы узнали о своей дальнейшей судьбе на текущий год. Прежде всего необходимо было выгрузить боекомплект и готовиться к переходу в Николаев для постановки на Черноморский завод и пройти двухмесячный «поддерживающий» ремонт. На это выделялось главкомовское «кое-что» – 10 миллионов рублей. После этого мы должны были вернуться в Севастополь, пройти докование, загрузить боекомплект и готовиться к переходу на Балтику для участия в масштабных учениях «Запад-81». И все это мы проделали в соответствии с план-графиком, за одним исключением – ремонт на Черноморском заводе продолжался не два, а всего полтора месяца. За счет высокой и строгой организации обеспечения заводских работ и прямо-таки самоотверженной работы экипажа, участвовавшего непосредственно в ремонте. Наградой нам были лишние две недели пребывания в Севастополе.
Перед походом на Балтику на корабль прибыл начальник Политуправления ВМФ адмирал Сорокин. Дело в том, что когда мы прибыли в марте в Севастополь, Сорокин тоже побывал на корабле, вызвал меня и довольно долго беседовал. И хотя тон был доброжелательным, я чувствовал, что он сомневается в успехе. Теперь же он был не только доброжелательным, но и чувствовалось, что он твердо верит в нас. И мы ни его, ни сами себя не подвели. Переход на Балтику прошел без проблем. Я 23-й раз проходил Балтийские проливы, «Киев» – первый. Когда мы проходили Большой Бельт, два огромных датских парома, курсирующие между материком и островом Зеландия, отклонились от маршрута и с обоих бортов сопровождали нас. Подойдя к Балтийску, мы стали на якорь в пяти милях от берега. Наши размеры и осадка не позволяли войти в гавань Балтийска, а осадка – стать на якорь ближе к берегу. Это был, конечно, неудобно, но, как оказалось, терпимо.
