Александр истинный пифагореец в том, что верит в магию знаков и чисел. Уже одно это наводит на мысль, что за 19 ноября должно что-то скрываться: уж если имя Феодор Козьмич говорит о многом, содержит в себе шифр, тайное указание на то, кем в действительности был его носитель, то можно не сомневаться: день 19 ноября выбран не случайно. Да и как же иначе! Ведь это день начала новой жизни, по существу нового рождения (Христос в ночной беседе с Никодимом говорил об этом втором рождении, – рождении от Духа) – он должен быть чем-то ознаменован, освящен, отмечен. Такова была эпоха, умевшая скрывать тайны и в то же время в тайном приоткрывать явное, хотя и не всеми прочитываемое (да и прочитавшему предписывалось молчать). Эпоха, обращавшаяся через головы современников к потомкам: они получат весть, поймут, распознают. Все начало девятнадцатого века – это эмблемы, аллегории и символы; даже прямолинейный Николай I не чужд им (что и доказал своим участием в разработке проекта Александрийской колонны), а уж сам Александр, благоволивший масонам, сын Командора мальтийских рыцарей, – тем более. Поэтому и дата 19 ноября должна быть эмблематична, должна содержать некий шифр…
Попробуем его разгадать. 19 ноября – день памяти святых Варлаама и Иасафа, и в Четьих Минеях под этим днем помещено их житие. Вернее, не житие, а повесть, переведенная с греческого, до самих же греков легенда об Иасафе, покинувшем царский дворец и отправившемся на поиски истины, донеслась с далекого и экзотичного Востока…
Впрочем, познакомимся вначале с сюжетом повести и ее героями. Иасаф, сын индийского царя Авенира, живет в роскошном дворце, предаваясь наслаждениям и ничего не ведая о том, что происходит за его стенами, что в мире есть беды и страдания, старость и болезни. Такова воля отца, напуганного предсказаниями звездочетов о том, что сын отречется от царской власти и примет гонимую им христианскую веру, предпочтет власти святость. И вот однажды Иасаф встречает двух стариков, «изморсканым лицеем и горбата суща», иными словами совершенно ужасных с виду, дряблых и немощных. Царевич поражен этим зрелищем и связанной с ним мыслью о том, что и он когда-нибудь станет таким же, состарится и умрет, и то безмятежное настроение, в коем он проводил время, упоение своей молодостью, красотой и здоровьем сменяется мучительными терзаниями.
Позвольте, но ведь это же Будда! Да, источником повести послужило жизнеописание Сиддхартхи Гаутамы Шакьямуни Будды, но оно переделано в благочестивом христианском духе.
Под видом купца во дворце появляется преподобный Варлаам и обещает уврачевать, исцелить царевича. Врачевство его особое: он открывает Иасафу истины евангельские, рассказывает ему и толкует многие притчи, развенчивает идолов иных религий, обращает его в христианство и показывает, что подлинная сладость, подлинное наслаждение – в посте и молитве. Убедившись в этом, Иасаф отрекается от прежнего образа жизни и, воспылав верой, во всем следует своему учителю: монашествует во дворце.
Для царя Авенира новая болезнь сына хуже прежней, и он лечит ее по-своему, использует все средства, чтобы образумить сына. Он посылает к Иасафу разодетых в шелка, украшенных ожерельями красавиц, которые стараются пленить его своими чарами, пробудить в нем чувственность, но все тщетно: пробужденный духом, отныне царевич непоколебим. Тогда – дабы не послужил он пагубным примером для остальных подданных, – Авенир отделяет сыну часть царства и спроваживает его с глаз долой. И что же? Царство Иасафа расцветает, а царство самого Авенира приходит в упадок. Это наглядно показывает Авениру силу христианской веры, и он тоже становится христианином.
И вот дальше-то – самое главное.
Вскоре Авенир умирает. Иасаф хоронит его с подобающими почестями, созывает старейшин, раздает все свое богатство и просит избрать нового царя, поскольку отныне всеми помыслами стремится «работати Владыце моему истинною». Новоизбранного царя Арахию народ отвергает; Иасаф обещает остаться на троне, сам же в последнюю ночь своего царствования пишет «епистолию» к народу, «како житии християном правостию премногою», и наутро «всех утаивая, из полаты изыде», иными словами тайно покидает дворец. Как Будда, согласно жизнеописанию. Как Пробужденный истиною евангельской (Будда – от слова «будить»).
Это еще не окончательный уход. Народ, покинутый царем, плачет и рыдает, новоизбранного царя никто не слушает, наступает безвластие, ужасное по своим возможным последствиям. Пятидесятилетний Иасаф вынужден вернуться, чтобы не дать погибнуть своей стране. Сделав все ради ее спасения, утвердив Арахия на царство, он удаляется в пустыню спасать свою душу. На этот раз уже окончательно и бесповоротно.
Такова повесть, отмеченная датой 19 ноября, – датой мнимой смерти и ухода в пустынь Александра. Ясно, что он выбрал этот день заранее, выбрал сознательно, оставил нам ключ к загадке. Хочешь – воспользуйся ключом и открой, а не хочешь – спрячь подальше и забудь, якобы нечаянно вырони из рук, потеряй, чтобы потом не найти. И, надо сказать, многие охотно теряют.
Что, ключ? Какой ключ? Не было никакого ключа. Просто так совпало, что император умер 19 ноября, а повесть? Да что повесть! Мы в нее, признаться, особо и не вчитывались. Слишком мудреная, да и по-старинному написана, – много темного, непонятного!
Но кое-кто пользовался ключиком и даже с хитрецой поигрывал им. Вот, к примеру, Андрей Николаевич Муравьев, благочестивый паломник ко Гробу Господню, автор двухтомника «Путешествия по святым местам русским», кандидат в обер-прокуроры синода, «светский архиерей», как его называли, человек наслышанный, знающий, посвященный в дела церковные и государственные, рассказывает о своем путешествии на Валаам, где в 1819 году побывал император Александр. Рассказывает, как встречали его монахи, водили, знакомили с островом и среди прочих достопримечательностей на малом кладбище показали доску с полустершейся надписью:
На сем месте тело погребено,
В 1371 году земле оно предано,
Магнуса Шведского короля,
Который священное крещение восприя,
При крещении Григорием наречен.
В Швеции он в 1336 году рожден.
В 1360-м на престол возведен,
Великую силу имея и оною ополчен,
Двоекратно на Россию воевал,
И о прекращении войны клятву давал;
Но, преступив клятву, паки вооружился,
Тогда в свирепых волнах погрузился,
В Ладожском озере войско его осталось
И вооруженного флота знаков не оказалось;
Сам он на корабельной доске носился,
Три дня и три ночи Богом хранился,
От потопления был избавлен,
Волнами ко брегу сего монастыря управлен;
Иноками взят и в обитель внесен,
Православным крещением просвещен;
Потом вместо царские диадимы
Облечен в монахи, удостоился схимы,
Пожив три дни, здесь скончался,
