Значит, теперь мне, наверное, в Геленджик – это километров полтораста. Или куда-то в горы к какой-нибудь горе Оплепен или Ахонка. Туда по карте еще короче, только тяжело добраться через перевалы.
Ладно, пока в комендатуру, авось там помогут как-то добраться. Я и отправился туда, предприняв меры маскировки: подвесив правую руку на косынку. Нужды в этом для лечебных целей не было, но – чтобы комендантские патрули не трогали. Как рассказали мне, патрули любят навести шорох на солдатика в тылу на предмет соблюдения формы одежды и разных тыловых строгостей. Нарушители занимаются строевой подготовкой вместо увольнительной. Но сухопутные комендачи не любят связываться с флотскими, ибо те уже комендатуре кое-что показали. А тут флотский да и недавно из госпиталя, недолеченный – целых два повода, чтоб его не трогали лишний раз! Флотские патрули – это совсем другое дело, но, может, флотская солидарность тут сработает.
Предчувствие меня не обмануло: до комендатуры я нарвался аж на два патруля. С флотскими (на лентах у них были надписи «Коминтерн») все прошло неплохо, нашлись общие знакомые, да и получилось, что патрульные после несчастия с крейсером служили на береговой батарее, как и Андрей.
Ребята сказали, что слышали от знающих людей, что моя бригада сейчас где-то возле Фальшивого Геленджика. Это неплохо.
Попрощался и двинул дальше, где нарвался уже на армейский патруль. Задерживать меня они не стали, а старший патрульный нудно отчитал за сдвинутую на ухо бескозырку, расстегнутый бушлат и прочее. Я, как и собирался, продемонстрировал, что рука у меня еще плохо работает. И потому морячка из госпиталя особенно терзать не стали, ибо совесть не позволила, поныли и отпустили.
Вот никогда не любил эту службу и их повадки! Еще готов понять, когда воин в увольнительной нализался или больно громко себя ведет, но приставать к деталям формы – не понимаю. Видимо, оттого мне генералом не стать.
«Да будет целью солдатской амбиции
Точная пригонка амуниции!»
Кто от этого тащится, от точной пригонки – тот и может стать генералом. Но не я.
Однако Туапсинская комендатура себя в моих глазах реабилитировала. Дежурный, рыжеволосый старший лейтенант, отнесся ко мне получше своих патрульных и устроил на автоколонну, идущую в сторону Михайловского перевала. Дальше они не шли, но и то здорово. Когда старлей вставал, то сильно морщился от боли в боку. Видимо, он тоже недолеченный, оттого и в комендатуре припухает, потому что для строя еще или вообще не годен.
– Поезжай, морячок! Ни пуха тебе ни пера!
Эх, неудобно старшего по званию посылать к черту, но как-то надо.
– К нему самому, товарищ старший лейтенант! Удачи вам! Может, еще встретимся!
Пока я был в Туапсе, светило солнышко, но не было холодно. А дальше на запад начался сначала мелкий дождь, потом дождь со снегом, потом снег. И до Михайловского перевала мы тащились почти двое суток.
А что тут удивительного? Юг – он такой. На этой горке от дождя весь мокрый, а на соседней – сухо и солнце светит. Утром снег выпал, к обеду уже тает. В феврале может быть и шторм с морозом, и плюс пятнадцать, а розы выбрасывают листочки.
И движение – откуда ему быстрее быть? Единственная дорога вдоль моря, еще узкая, с большими подъемами и уклонами, машины старые, с раздолбанными моторами и плохими тормозами. На дороге полным-полно машин, повозок, которые идут туда и сюда. Здесь машина пожгла сцепление – и лучше места не нашла. Вот с нее сняли груз, перегрузили на другие, машину оттолкали на обочину (если она есть), и колонна медленно поползла дальше. Все стояли и ждали, пока это делалось…
На этом повороте сцепились две повозки: одна ехала на запад, другая на восток. «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону. И вступили две повозки во гражданскую войну». Повозочные друг друга обложили, потом расцепили, потом тронулись… На горушке со склона, пробитого еще соратниками Максима Горького, скатились смытые водой глыбы камня. Убрали, потом поехали, а до того стояли…
Случись налет немецкой авиации – эх, и было б тут делов на заполненной дороге! Но низкие тучи, с которых регулярно срывается то дождь, то снег с дождем, могут работать как лучшее ПВО, сквозь зонтик которого нет ходу юнкерсам.
Так медленно и с приключениями мы доползли ориентировочно до Пшады, где застряли очередной раз. Там и отпраздновали Новый год.
Естественно, не так, как в мое время. В здешнем времени от этого праздника старательно отучали, и только за пяток лет до войны его вновь разрешили. Ну, и обстановка тоже – до восьмого-девятого января гулять не будешь, как это пошло обычаем в последнее время.
Да и вообще мы до полуночи не сидели, ожидая боя часов и готовя шампанское. Вечером сели, помянули старый год, высказали пожелание, чтоб в новом немцам пусто было, выпили и закусили чем бог послал и, поговорив немного, залегли спать. Утро первого января – кто знает, что оно принесет…
О том, что это Новый год, больше напоминали разговоры и несколько веточек ели, которые кто-то из шоферов ухитрился наломать.
Еще по случаю Нового года досталось немного снега, выпавшего за ночь. Правда, на дороге он уже активно таял. Значит, минуса на термометре нет, то бишь перевал будет безо льда на дороге. Но с мокрой дорогой.
До селения Михайловский перевал доехали довольно быстро – часа за два, то бишь не сильно скорее пешехода. Ну, а что делать – лучше медленно ехать в гору, чем с той же скоростью в гору идти пехом. Село Михайловский перевал, куда лежал путь подобравших меня, находится не доезжая самого перевала. Поэтому меня высадили, а сами стали размещаться по дворам. Поблагодарил от всего сердца и двинул дальше. Пока пешком.
На выходе из селения меня тормознул патруль, но, проверив документы, сразу же отпустил.
Попытки «голосовать за развитие автотранспорта» ни к чему не привели.
Машины мимо ехали, но меня не брали. Когда мимо стал подниматься в гору зенитный дивизион, я осознал, что сопротивление судьбе бесполезно, а она явно намекает, чтоб шел пешком. Ну и ладно, ехал я медленно, но за двое суток все равно так далеко бы не ушел.
Сейчас впереди два десятка километров – несколько километров вверх по склону, а дальше под горку. Может, и меньше, если мне в Фальшивый Геленджик. Шанс дотопать к вечеру достаточно велик. Это если человеколюбие в шоферах не проснется.
И зашагал я по обочине навстречу судьбе. Впрочем, сейчас настроение было какое-то веселое, не в пример предыдущим походам. На Шапсугскую я двигался во внутреннем беспокойстве. На Туапсе – у меня в голове вертелась строка из какой-то старой песни «Я был убит под Туапсе, в районе высоты Семашхо». Оттого настроение было понятно каким. Сейчас же даже насвистывал «На Тихорецкую состав отправится». Правда, не в канонической версии, а в переделочной – про пьяного проводника, Анну Каренину и поиски Снегурочки под разными деревьями. Снежок продолжал падать, но на дороге и на мне быстро таял.
