Магистр кивнул:
– Всё случилось из-за меня, из-за того, что не доглядел. Просто не допускал подобного варианта. А ведь видел, что назревает.
– Мне от вас денег не надо, – вспомнив о штрафе, на одном дыхании выпалила я. – И вы ни в чём не виноваты, просто магистр Тшольке – собственница, а я – дура.
– И ни капли не собственница? – со смешком поинтересовался Лазавей.
Смутившись, уделила пристальное внимание растению в кадке. Сколько там у него листьев? Интересно-то как!
– Значит, прояснить ситуацию до отъезда вы не желаете? – Мне показалось, или в голосе магистра промелькнула обида. – Хорошо, вернёмся к Осунте.
– Хочу! – я аж подпрыгнула в кресле и горящими глазами уставилась на Лазавея. Руки от волнения подрагивали. Мстительно напомнили: – Вы обещали в кабинете ректора.
Магистр вздохнул, привычным нервным жестом накрутил на палец амулет и обошёл по периметру холл.
– Итак, касательно вас. Даже не знаю, что сказать.
– Я вам нравлюсь? Хоть чуть-чуть? – Смелость города берёт, возьмём приступом магистра.
– Нравитесь, – с улыбкой подтвердил Лазавей. – Всегда нравились.
– А Осунта? То есть магистр Тшольке?
Магистр замялся, а потом процедил:
– Любовница. Бывшая. Хотя она считает иначе, вы сами знаете.
Воцарилось неуютное молчание. Лазавей будто досадовал на себя за излишнюю откровенность, а я не знала, как далеко могу зайти в расспросах. Удобно ли интересоваться, какие чувства связывали любовников? Просто постель или нечто другое. Я бы, к примеру, за такой вопрос по лицу стукнула.
– Всё кончено, – обронил магистр.
А? что кончено? Для меня или для Тшольке?
И тут снова пришлось краснеть и мысленно считать подземные ярусы: Лазавей пожелал узнать, что именно испытывала я.
– Нет, то, что бескорыстно, я вижу. Только вариантов-то много, Агния: от банальной постели до любви. Первое, – он на мгновенье задумался, – пожалуй, отметём, иначе бы проделывали разные штучки, вроде упавших книг. Хотя, на празднике святого Йордана вы именно этого хотели. Да-да, Агния, нечего изображать святую невинность! Взрослые люди, говорю, как есть. Итак: влюблённость?
– Я не знаю, где грань между любовью и влюблённостью, – тихо ответила я. – Вы требуете невозможного, допрашиваете, а сами до сих пор не определились, нужны ли вам мои чувства. Магистр Лазавей, скажите, не бойтесь сделать больно, я…
– Не скажу. По-моему, я и так достаточно откровенен. Значит, любовь, – подвёл итог Лазавей и наконец-то сел. Между нами был столик для корреспонденции, расстояние вытянутой руки.
– Да, Эдвин, я люблю вас, – тихо, чтобы не услышал, пробормотала я, а вслух добавила: – Наверное, нам пора?
– Есть ещё пара минут. Боитесь?
Покачала головой. Сейчас нет, страх появится потом, когда створы перехода выбросят нас с Осунтой в самое пекло. Пока же на душе лёгкая грусть, тоска по Марице, друзьям, учёбе… и ему, Лазавею, которого могу больше никогда не увидеть. Вот этого я боюсь.
Магистр взял меня за руку, успокаивающе погладил, заверив, что Тшольке не допустит дурного. Я и так это знала: в трудную минуту она забывала былые обиды. Да и смысл избавляться от меня, когда любимый дал отставку, а сама балансируешь на острие ножа? Уверена, ректор проверит, если вдруг со мной что-то случится.
Лазавей убрал руку и встал. Я тоже поднялась – и оказалась в объятиях магистра. Его губы на краткий миг коснулись моих, и Лазавей отстранился. Я даже не успела запомнить, почувствовать, каково это – целоваться с ним, поэтому решила повторить, повиснув на шее у магистра.
– Тише, вы меня задушите! – ловко вывернувшись, рассмеялся мерзавец. – Я всего лишь пожелал вам доброго пути. А вот если вы начнёте отвечать, то так никуда и не уедете. Осунта заждалась, Агния, пойдёмте.
Гадая, что скрывается за этим поцелуем, последовала за магистром. Ничего, вернусь от демонов, разберусь. Или прямо сейчас проверю:
– Скажите, можно мне вас называть вас по имени? Не на людях, разумеется.
– Можно, – кивнул Лазавей. – Ничего не имею против. Только не надо душиться теми приторными духами: у меня голова от них болит. Вообще ничем не надо: я и так вас, Агния, прекрасно чувствую.
Светясь от счастья, я готова была в тот миг отправиться хоть в гости к Первосвященнику.
Глава 26
Да, определённо, в хорошие места не ссылают, особенно вместе с Осунтой Тшольке. Хорошо, хоть в этот раз перебросили с вещами, а дочка не грудной младенец. Но если дальше так пойдёт, то Марица забудет, как выглядит её мама. Вернусь как-то домой, а меня тётей величают. Или дядей, если Светана с Лаэртом пошутят.
Потёрла виски и поправила давившую на шею сумку: она была тяжёлой и при падении сработала якорем. Лазавей не виноват, это я на ногах не устояла в безвоздушном невесть где.
Тшольке стояла рядом, собирала вещи: она зачем-то взяла целых три сумки. В одной, положим, еда, во второй – одежда, но третья-то для чего?
Холодно и снежно. Весна в эти края и не собиралась, солнце не грело. В Вышграде-то уже пригревает, а здесь – холод вековечный. Какой из этого следует вывод? Что мы на севере. Уж не в тех ли пустошах, куда сослали Магнуса? Горы, вроде, на горизонте есть, неясная дымка, но контуры читаются. Ох, что-то мне уже страшно!
– Ну, что расселась? Транспорта не будет, нужно топать на своих двоих, – Тшольке закинула по сумке на плечо, а третью подняла и привязала к себе магией.
– Далеко идти? – поднялась на колени, вытряхнула снег из-под воротника.
– Версты три, – пожала плечами Осунта. – Эдвин… – она на мгновенье замолчала и прикусила губу. – Магистр Лазавей вычислил примерную точку переноса, но, видимо, маги ушли. Ладно, сейчас свяжемся, узнаем.
Тшольке отвернулась, подняла ворот полушубка и вытащила амулет. После короткого разговора, состоящего из односложных фраз, она указала рукой направление и велела сотворить хоть какую-то защиту:
– Дырявое решёто тоже сойдёт. Глазками не хлопай, это не академический парк, а дикая природа, где разные твари водятся. Твоя задача убежать от них до того, как сожрут.
Обнадёживающее начало, нечего сказать! Я как-то только на демонов рассчитывала, а не на коллекцию по демонологии.
Идти пришлось долго, сражаясь с сугробами и лёгким ветерком, румянившим щёки. Осунта намеренно всё прибавляла и прибавляла шаг, надеясь, что я отстану, но не на ту напала. Вижу же, что самой тяжело, но упрямая, хочет хоть в мелочах, но напакостить. Оно и понятно: мстит счастливой сопернице. Задумалась: а счастливой ли? Лазавей не сказал, что любит, даже не поцеловал толком. Тшольке же могла расплакаться оттого, что магистр её отругал, разрушил мечты о свадьбе.
