А священник продолжал измываться, пытаясь отыскать во мне следы ведьмы. Но ожидания не оправдались: никаких пузырьков, никаких кинжалов, шаров, колец и прочих милых чародеям шалостей. Даже кровь из пальца у меня текла настоящая и рана лечиться магией не собиралась.
Я притихла, понимая, что провоцировать дальше чревато, а то убьют.
– Она не ведьма, – наконец объявил священник, мазнув взглядом по моей вздымающейся груди. Вот изверг, сначала избить, потом полапать?
Совет старцев зашушукался, решая, что делать с таким чудом природы, как я.
– Кто твой муж? – священник взял меня за подбородок.
– У вас пальцы грязные и холодные, – плаксиво протянула я. – А муж Хендрик.
– А ты тёплые любишь? – усмехнулся почитатель Бархуса. Остроумный попался, но я подвох чую.
– Я мужа люблю.
Вот так, получи, ехидна, гороховый суп на свадьбу!
Суп оказался что надо: священник скис. Вот ведь, даже не шлюха! И за что меня судить? Видимо, и он пришёл к такому же выводу, потому что со вздохом велел снять с меня оковы и отвести в туалет.
Вернувшись из комнаты раздумий, обрадовалась открытым окнам. С ними и вправду лучше.
Свечи потушили, и я просто стояла внутри круга, заунывно повествуя «старцам» о своей заурядной жизни, которая ну никоим образом с Академией магии, целительства и общеобразовательных наук имени святого Йордана не связана. А сюда меня утянуло. Как утянуло? Леший знает. Шагала по дорожке – и дошагалась, вдоволь покрутившись в вихре пространства. Зато подцепила мужа и заделала ребёнка.
К счастью, с местными реалиями я более-менее освоилась, а подробностей личной жизни, вроде адреса, священники спрашивать не стали. Зато предложили вступить в Орден.
– А какой? Если вы не некроманты, то кто?
Если мужиков от слова «некроманты» отныне не будет колотить, то я плохо постаралась.
Мне доходчиво объяснили, что они тоже златорцы, радетели добра и справедливости, а также проводники воли Бархуса. Объяснять пришлось долго – глупые вопросы недалёкой женщины никто не отменял. Куда там допросам ректора – после меня взвоешь! Что священники и делали, опустошив графин с водой.
Орден, говорите? То есть стать засланцем в Златории и всякие пакости строить? А потом свергнуть и убить короля, посмевшего отвергнуть Бархуса? Все эти мысли я вслух не высказывала, просто на ус мотала.
– Итак, дочь моя, согласна ли ты стать одной из нас?
Я крепко задумалась. На полном серьёзе. И попросила расписать, что от меня потребуется.
– Принять Бархуса и волю его как единственно верную.
То есть стать марионеткой-идиоткой. По легенде я уже идиотка, поэтому ничего не теряю. А настоящая я выигрываю: обещания женщины, как ветреные создания, не держат.
– Я подумаю. Тут у вас красиво…
Священники обрадовались и принялись охмурять всякой ересью. Кивала, а сама пыталась запомнить их лица. Наконец пообещала вступить в этот бесов Орден и запросилась домой – ребёнка кормить.
Хм, а отпускать меня не собирались. Но ведь и я послушницей становиться не планировала.
– А меня от молока разорвёт, если дочка сиську не возмёт. Я честно-честно вернусь.
Старцы вновь собрались в кружок и по итогам совещания решили взять с меня страшную клятву. Пусть же икнётся некой Марии Рыльке, именем которой божилась.
Забрала любезно подсунутую литературу о боге и «обрадовала», что читать не умею. Баласт тут же забрали, велев завтра явиться на Площадь трёх измерений.
– Если не явишься, пеняй на себя, – грозно пригрозил председатель собрания. – Мы убиваем изменников.
Дальше снова были слёзы и клятвы, что я всей душой радею за Бархуса. После чего меня вытолкали из комнаты.
Когда спустились на первый этаж, послушник – всё тот же, что вывел из темницы, – подсунул под нос какую-то тряпицу. Воняла она жутко и так же жутко туманила сознание. Лишить магов стратегически важной информации в мои планы не входило, поэтому задержала дыхание и деланно брякнулась на пол, будто в обморок. Оставалось надеяться, что послушник проверять не станет.
От снотворного эфира тошнило, но я мужественно держалась, стараясь не двигаться и не открывать глаз. Когда меня подняли на руки, осторожно разомкнула одно веко, чтобы образовавшейся щёлочкой лицезреть окрестности. Неудобно, мало что видно, но хлопать ресницами нельзя – мигом упокоят.
Услышав голоса, мгновенно закрыла глаз.
Послушнику дали указания отвезти меня в предместье Номарэ и оставить под каким-нибудь деревцем, вроде как спящую. Значит, мои предположения верны, и мы не в городе. Ладно, постараюсь хоть вычислить расстояние, если разглядеть ничего не дадут.
Дали.
За окном стемнело, и мой приоткрытый глаз не привлекал внимания. Им я пересчитала каменные ступеньки, затем уткнулась в землю и, заработав косоглазие, – собственно в здание.
Запоминают характерные приметы, а за таковые сойдут столбы-змеи крыльца. Жаль, что нельзя голову задрать, этажи рассмотреть!
Потом снова погрузилась в кромешную темноту: послушник укладывал меня на заднее сиденье самохода. Оно оказалось мягким и пахло войлоком. А в самом самоходе воняло куревом.
Дальше мной не занимались вовсе, только с сиденья ничего не было видно. Так что с чистой совестью закрыла глаза и считала повороты, пыталась определить примерное время в пути, запоминала колдобины и прочие мелочи, способные хоть как-то помочь сориентироваться в пространстве. Затем вспомнила о звёздах и под покровом темноты сражалась с небосклоном незнакомого мира. Пришлось выбрать одну звезду, поярче, и плясать от неё.
Ход у самодвижущейся повозки оказался плавным, в ней и чай пить можно. И спать. Едва не разомлела от эфира и переживаний, но мужественно раз за разом отгоняла сон.
Наконец самоход остановился.
Бесчувственную меня подняли с сиденья и устроили в обнимку с деревом.
Выждав, пока по моим расчётам послушник вместе со своим драндулетом скроется из виду, распахнула глаза и вскочила на ноги.
Где я, понятия не имела, а искать неприятности на свою пятую точку не хотела: темнота друг не только молодёжи, но и тех, кто не в ладах с законом. Оставалось одно – прикорнуть где-то до утра, а потом вспомнить поговорку «язык до райских кущ доведёт». Преобразователь речи у меня не отобрали, значит, выберусь.
Пока рыскала в поисках сеновала или сарая, меня вторично за день поцеловала удачи.
Запорхал, слепя, перед глазами магический светлячок, а потом темноту прорезал радостный возглас:
– Осунта, мать твою, я её нашёл!
Магистр Лазавей! Марра и Оликес вместе взятые, как же я рада его видеть!
Наплевав на приличия, повисла у Лазавея на шее. Даже, кажется, поцеловала – честно, не помню. Если даже да, то ему понравилось, потому что недовольные ласково по спине не похлопывают и не обнимают.
