Оказалось, что месяц – за окном конец июня, самый разгар лета.
Задержавшись у столика для писем, обнаружила два одиноких, адресованных мне. Одно от Хендрика, другое – от матери. Предсказуемо.
Вечнозелёное растение в кадке пробудило чувство жалости: бедняжку давно никто не поливал. Протопала на кухню, накачала воды и щедро плеснула в кадку. Вечная зелень тоже склонна к увяданию, а халатный обслуживающий персонал не удосужился произвести элементарное действие. Пыли нет, а цветочек сохнет. Вот где, спрашивается, логика?
– Лаэрт, мои ключи у тебя? – Магистр Лазавей так поспешно выдернул меня из нашего мира, что я не успела их захватить.
Преподавателю, к слову, лучше, он даже сам дошёл до дома. Зато всю дорогу лежал, грелся на солнышке. А мы трое пристроились рядом, на сене: ехали на телеге.
Друг с готовностью протянул ключ с дощечкой с цифрами номера моей комнаты:
– Думаешь, просто так ждал, караулил? Не оставлю же тебя ночевать на улице до сентября.
– А я бы на улице не ночевала, к тебе бы перебралась, благо твоей сосед укатил к сёстрам. Или в библиотеке спала: защитный контур разомкну без вопросов, горгулья тоже признает. Но спасибо за заботу.
Лаэрт пробурчал, что знал бы, не старался, потому как в городе делать решительно нечего, только пыль глотать. Я не поверила ни единому слову: лукавит по всем пунктам.
Делать нечего, как же! Большой город – большие возможности. И соблазны. Сама с удовольствием перед отъездом по лавкам пробегусь и исполню давнюю беременную мечту: платье эльфийки, пояс эльфийки, шампунь для таких же шикарных волос и книги. Теперь-то меня не надуют, не подсунут ловушку для дураков.
Хотя и прежним фолиантам применение нашла. И не на растопку пустила, а прочитала. С образованием в один академический курс даже среди беллетристики можно было отыскать крупицы знаний. А уж если во мне некромантская кровь, то и поэкспериментировать с заклинаниями: вдруг сработают?
Разумеется, ничего тёмного, сложного и запретного – просто попробую вместо общедоступной неоформленной первозданной магии использовать собственную кровь. Мой папаша ловко творил из неё бараний хвост и утверждал, будто и я могу сотворить светлячок. Вот и проверим.
Поднялась наверх, пробежала по коридору до своей двери и обнаружила, что она заперта. Странно, если Светана гуляет с дочкой, то закрывать бы не стала: в Академии воров нет, посторонние в Студенческий дом не проникнут.
Открыла дверь и замерла на пороге: кроватка Марицы пуста, ни ребёнка, ни одеяльца, ни пелёнок. Вещей тоже нет – я первым делом проверила.
Сиротливо взирал на меня голый тюфяк на кровати Светаны. Пуст оказался и сундук с личными вещами, и её половина шкафа, и её полка для книг.
Уехала. И забрала с собой мою дочь!
Развернувшись, набросилась с кулаками на Лаэрта, требуя немедленно объяснить, что происходит. Тот заверил, что подруга ни при чём, что Марица у бабушки, а злополучная Светана три недели, как уехала к родным.
Выдохнув, плюхнулась на постель.
Идиотка, сама бы догадалась! Конечно, мне же говорили, что написали Хендрику, что он заберёт дочурку.
Хендрик… Он же письмо прислал!
Подобрала с пола два запечатанных листа бумаги и задумалась: какой первый открыть? Решила, что от матери: узнаю, как там Марица.
С дочкой всё хорошо: кушает, ползает, гундосит. Правда, обсыпало её чем-то, но матушка вылечила – обычная детская хворь, реакция то ли на фрукты, то ли на козье молоко.
От сердца отлегло.
Ничего, отдохну пару дней, приду в себя, утешу женское и материнское сердце покупками – пусть ректор только попробует не выдать энную сумму за моральный ущерб! – и полечу в родной городок. Сбудется мечта Хендрика: жена на кухне, с ребёнком и ласкающаяся к мужу. Даже книжки по магии при нём читать не буду, только пока он делом занят.
Как оказалось, дома меня не ждали.
Вскрывая письмо Хендрика, планировала праздничный ужин, но, прочитав первую же строчку, попросила Лаэрта уйти.
Эльф понимающе кивнул и сказал, что посидит внизу.
Я никак не отреагировала, углубившись в чтение. И с каждой минутой мрачнела всё больше. В конце не выдержала, скомкала письмо и швырнула в дальний угол.
Сидела, не в силах понять и принять, а потом в сердцах запустила в дверь подушку.
За приступом ярости накатила пустота и обида.
Честно, даже хорошо, что Светаны нет – никто не увидит, как я рыдаю в простыню. Вцепившись в неё, всхлипывала, шмыгала носом и желала разлучнице быть покусанной роем пчёл. Сама в мёде вымажу, чтобы все слетелись! И осы, и пчёлы, и шершни. Чтобы искусали так, чтоб распухла бычьим пузырём.
А Хендрику… Зелёноглазая скотина, сволочь, я же тебя любила, я же для тебя дочку родила! Маг ползучий, не получишь ты развода!
Он мне изменил. Хоть бы постыдился жене расписывать, как с другой спал. Но нет, Хендрик постарался, чтобы я узнала, всё изложил. А в конце – плевок: забирай вещи и проваливай.
Когда, когда он успел? Как давно делил ложе с другой, которую он, видите ли, любил. А меня? Мне он лгал? Или та кобыла грудастее и покладистее?
В укор мне ставит всё произошедшее, что я во всём виновата! Как только наглости хватает! Мол, не берегла я семейный очаг, по Академиям болталась, Марицу бросила, к эльфам упорхнула… Целый поток обвинений – и восхваления своей пассии. Она и готовит вкуснее, и мужу не перечит, и хозяйка отменная, и невежеством своим счастлива, и детишек много хочет. Идеальная женщина, по мнению Хендрика.
Да ещё и беременная. Хоть бы это постеснялся писать! То есть, пока я сдавала экзамены, он другой ребёночка сделал, бросил законную супругу, объявив наш брак досадной ошибкой.
Приподнялась, припоминая скупые выражения, в которых Хендрик сообщал о разводе. Всё письмецо на одной страничке уместилось. Встретил другую, завязались отношения, она хорошая, а ты дрянь и не жена мне более.
Хмырь болотный, я тебе мозги вправлю! Загулял, кобель паршивый, от рук отбился. Ведь всегда до женщин падок был.
Я, конечно, тоже молодец: оставила без пригляда. Так ведь не думала, что он так… Ну. Погулял бы тайком и всё – нет же! Не иначе, лахудра та постаралась, нашептала обо мне невесть что.
А мать, почему она молчала?
Плотно сжала губы, утёрла слёзы и начала собираться. Сегодня же уезжаю. Пусть в глаза мне скажет, трус!
Когда прощался, целовал… Да, ругались, да, недоволен был – но всё пустые семейные ссоры. Мы ведь любили друг друга, не первый год вместе жили…
Не выдержав, вновь разрыдалась, перемежая всхлипы с проклятиями.
Мелькнула мысль, что письмо – это шутка. Хендрик не подлец, он не мог так со мной поступить. Просто хотел напугать, чтобы бросила Академию, примчалась к нему. Он же грозился принять меры… Конечно, всё так и есть: в остальных письмах ведь ни намёка на развод. Радовался, что на лето к нему приеду, говорил, что соскучился.
