Отто только что вернулся из Финляндии, его суденышко покачивается у дощатого причала. Шафто знает: оно до сих нагружено тем, что там сейчас финны дают за кофе и пули. Сам Отто сидит в доме, с красными от недосыпа глазами, и, ясно дело, глушит кофе в беспросветной тоске.
— Где Джульета? — спрашивает Шафто. Он уже боится, не вернулась ли она в Финляндию.
Каждый раз Отто возвращается с другой стороны Ботнического залива все более мрачным. Сегодня он мрачнее обычного.
— Видел это чудище? — говорит он, качая головой. Только закоренелый финн способен вложить в голос столько изумления, отвращения и тоски. — Немцы сраные!
— Я думал, они защищают вас от русских.
Отто долго, раскатисто хохочет.
— Zdrastuytchye, tovarishch! — говорит он наконец.
— Чего-чего?
— Это значит «здравствуйте, товарищ» по-русски, — объясняет Отто. — Тренируюсь.
— Лучше бы ты учил Клятву на верность Соединенным Штатам Америки, — говорит Шафто. — Думаю, покончив с немцами, мы засучим рукава и отбросим иванов обратно в Сибирь.
Отто снова смеется. В наивности, даже такой чрезмерной, есть что-то трогательное.
— Я закопал немецкую воздушную турбину в Финляндии, — говорит он. — Продам русским или американцам, кто первым туда доберется.
— Где Джульета? — спрашивает Шафто. Кстати о наивности.
— В городе, — отвечает Отто. — Делает покупки.
— Значит, у вас появились деньги?
Отто зеленеет. Завтра день выплаты.
Тогда Шафто сядет на автобус до Стокгольма.
Шафто усаживается напротив Отто. Они некоторое время пьют кофе и говорят о погоде, контрабанде, сравнительных достоинствах различных видов автоматического вооружения. На самом деле речь о том, получит ли Шафто деньги, и если да, то сколько.
Наконец Отто осторожно обещает расплатиться, если Джульета не потратит все на «покупки» и если Шафто разгрузит кеч.
Так что Бобби Шафто до конца дня таскает из трюма на причал, а оттуда в дом советские минометы, ржавые банки с икрой, кирпичи черного китайского чая, произведения саамского народного искусства, пару икон, ящик настоянного на сосновых иголках финского шнапса, круги несъедобной колбасы и тюки со шкурками.
Тем временем Отто уходит в город. Темнеет, его все нет. Шафто укладывается в доме на боковую, четыре часа ворочается, минут десять дремлет и просыпается от стука в дверь.
Он подходит к двери на четвереньках, вытаскивает из тайника «суоми», отползает в дальний конец дома и бесшумно выскальзывает через люк в полу. Камни обледенели, но босые ступни не скользят, так что он легко может обойти с тыла и посмотреть, кто там ломится.
Это Енох Роот, пропадавший всю последнюю неделю.
— Привет! — говорит Шафто.
— Бобби! — Роот оборачивается на голос. — Так ты уже знаешь?
— О чем?
— Что мы в опасности.
— Не-а, — отвечает Шафто. — Просто я всегда так открываю дверь.
Они заходят в дом. Роот отказывается включать свет и все время смотрит в окно, как будто кого-то ждет. От него слегка пахнет Джульетиными духами — Отто привез их из Финляндии двадцативедерную бочку.
Шафто почему-то не удивлен. Он начинает варить кофе.
— Возникла очень сложная ситуация, — говорит Роот.
— Вижу.
Роот изумлен. Он оторопело смотрит на Шафто, глаза его тупо блестят в лунном свете. Будь ты хоть семи пядей во лбу, когда замешана женщина, становишься дурак дураком.
— И ты тащился в такую даль, чтобы рассказать, что спишь с Джульетой?
— Нет, нет, нет, нет! — Роот на мгновение замирает, морщит лоб. — То есть да. Я собирался тебе сказать. Но это только первая часть гораздо более запутанного дела. — Он встает, прячет руки в карманы и снова проходит по избушке, выглядывая в окна. — У тебя есть еще такие финские автоматы?
— В ящике слева, — говорит Шафто. — А что? Будем стреляться?
— Может быть. Нет, не мы с тобой! Могут нагрянуть гости.
— Легавые?
— Хуже.
— Финны?
(У Отто есть конкуренты.)
— Хуже.
— Так кто тогда? — Шафто не может вообразить никого хуже.
— Немцы. Немцы.
— Ой, бля! — возмущенно орет Шафто. — Как ты можешь говорить, будто они хуже финнов?
Роот обескуражен.
— Если ты хочешь сказать, что один отдельно взятый финн хуже одного немца, я с тобой соглашусь. Однако у немцев есть малоприятное свойство: они обычно связаны с миллионами других немцев.
— Согласен, — говорит Шафто.
Роот откидывает крышку ящика, вытаскивает пистолет, проверяет патронник, направляет дуло на луну, смотрит в него, как в подзорную трубу.
— Так или иначе, немцы собрались тебя убить.
— За что?
— За то, что ты слишком много знаешь.
— В смысле, про Гюнтера и его новую подлодку?
— Да.
— А ты-то откуда узнал? Это как-то связано с тем, что ты спишь с Джульетой? — продолжает Шафто. Он не столько зол, сколько утомлен. Вся эта Швеция сидит у него в печенках. Ему надо на Филиппины. Все, что не приближает к Филиппинам, — досадная помеха.
— Да. — Роот тяжело вздыхает. — Джульета очень хорошо к тебе относится, но когда она увидела фотографию твоей девушки…
— Да чихала она и на тебя, и на меня. Просто хочет иметь все плюсы того, что она финка, и никаких минусов.
— А какие минусы?
— Необходимость жить в Финляндии, — говорит Шафто. — Ей надо выскочить за кого-нибудь с хорошим паспортом. За американца или британца. Не давала же она Гюнтеру.
Роот смущается.
— Ладно, может, и давала, — вздыхает Шафто. — Черт!
Роот вытащил из другого ящика сменный магазин и сообразил, как вставить его в «суоми».
— Ты, наверное, знаешь, что у немцев есть негласная договоренность со шведами.
— Что значит «негласная»?
— Давай просто скажем, что у них есть договоренность.
— Шведы нейтральны, но позволяют фрицам у себя хозяйничать.
— Да. Отто приходится в каждом рейсе иметь дело с немцами, и в Финляндии, и в Швеции, и с их кораблями в море.
— Можешь мне не рассказывать, что долбаные фрицы повсюду.
— Ну так вот, если коротко, немцы нажали на Отто, чтобы он тебя выдал.
— И он что?
— Выдал. Но…
— Отлично. Продолжай, я слушаю. — Шафто начинает подниматься по лестнице на чердак.
