Это лишь краткая сводка того, что Рэнди узнал в последующие годы. Позже он вынужден был согласиться, что жизнь Эндрю фрактально ужасна: любой ее маленький кусочек, если всмотреться попристальнее, окажется таким же сложным и жутким, как все целое.
Так или иначе, Рэнди ненароком вляпался в эту жизнь и в полной мере хлебнул ее жути. Ретивый молодой адвокат из папашиной конторы решил в качестве превентивного хода получить копии всех компьютерных файлов Рэнди, которые по-прежнему хранились в системе Вашингтонского университета. Нет надобности говорить, что он взялся за дело всерьез. В ответ на его угрожающее письмо юридический отдел университета проинформировал и адвоката Эндрю, и самого Рэнди, что всякий, создавший коммерческий продукт с использованием университетского компьютера, обязан отстегнуть половину прибыли. Теперь Рэнди атаковали письмами не одна, а две адвокатские фирмы. Эндрю грозился подать в суд: ведь из-за его, Рэнди, оплошности доля самого Эндрю уменьшилась вдвое!
В конце концов, чтобы выкарабкаться из этой истории, Рэнди сам вынужден был нанять адвоката. Финал обошелся ему в пять с небольшим тысяч долларов. Программа так и не продалась, да это было и невозможно: за ней тянулся такой шлейф исков, что легче было бы загнать ржавый «фольксваген», разобранный на детали и рассованный в конуры с бойцовыми собаками по всему миру.
Тогда он первый и последний раз в жизни задумался о самоубийстве — не то чтобы всерьез, но задумался.
Когда все кончилось, Ави прислал ему написанное от руки письмо: «Очень приятно было сотрудничать. Надеюсь, мы и впредь останемся друзьями, а если повезет, то и творческими партнерами».
Индиго
Лоуренс Притчард Уотерхауз и остальные музыканты стоят на палубе «Невады». Утро. Они играют американский гимн и смотрят, как звездно-полосатый флаг взлетает на мачту.
Внезапно небо наполняют сто девяносто самолетов непривычной конструкции. Одни летят низко, почти горизонтально, другие стремительно пикируют с высоты — до того стремительно, что вроде бы даже разваливаются: от них отлетают маленькие кусочки. Жуткое зрелище — учебные маневры закончились бедой. Однако самолеты успевают вывернуть со своей самоубийственной траектории. Отвалившиеся куски падают ровно и целеустремленно, а не кувыркаются, как обломки металла. Они сыплются повсюду, странным образом все больше на корабли. Это же страшно опасно! Они могут кого-нибудь зашибить! Лоуренс возмущен до глубины души.
На одном из кораблей происходит кратковременный феномен. Лоуренс поворачивается, чтобы рассмотреть. Он впервые видит настоящий взрыв и не сразу понимает, что это такое. Он может играть самые трудные партии с закрытыми глазами, а «Усеянное звездами знамя» куда легче выстукивать, чем петь.
Лоуренс все быстрее следит глазами — не за взрывом, а за двумя самолетами, летящими прямо на них, над самой водой. Каждый сбрасывает по длинному худому яйцу, потом хвостовые рули заметно поворачиваются, и самолеты, взмыв, проносятся над головой. Встающее солнце светит через стеклянные кабины. Лоуренс смотрит прямо в глаза одному из пилотов. Это какой-то азиатский джентльмен.
Невероятно реалистичные учения — надо же, выбрать этнически правильных пилотов и взрывать на кораблях пиротехнические снаряды! Молодцы! Последнее время здесь все было слишком расхлябанно.
Палуба содрогается с невероятной силой. Ощущение такое, будто спрыгнул с десятифутового уступа на сплошной бетон. Однако Лоуренс продолжает стоять на ватных ногах. Чепуха какая-то.
Оркестр уже доиграл гимн и теперь смотрит на представление. Повсюду гудят сирены — на «Неваде», на соседней «Аризоне», на берегу. Лоуренс не видит зенитного огня, не видит знакомых самолетов в воздухе. Бомбы продолжают рваться. Лоуренс подходит к борту и смотрит через несколько ярдов воды на «Аризону».
Еще один пикировщик сбрасывает снаряд, тот падает на палубу «Аризоны» и неожиданно исчезает. В палубе аккуратная дыра по форме бомбы, как в мультфильме, когда персонаж в панике прошибает стену или потолок. Пламя бьет из дыры за микросекунды до того, как вся палуба вспучивается, разламывается, превращается в сплошной шар огня и черноты. Что-то летит на Уотерхауза — он замирает, — проносится над ним, мимо, через него. В голове жуткий звук случайно задетой струны, не в лад, однако не лишенный некоторой сумбурной гармонии. Музыкальный или нет, звук оглушителен. Уотерхауз зажимает руками уши. Однако звук все равно здесь, звук повсюду, словно раскаленные спицы пронзают барабанные перепонки. Адский трезвон.
На шее Уотерхауза широкий ремень, сшитый с другим ремнем, на бедрах; ремни держат подставку, в подставку уперта нога глокеншпиля — лирообразной кирасы с пестрыми кистями на верхних углах. Странное дело — одна из кистей горит. С глокеншпилем еще что-то не так, но Лоуренс не видит, что именно, — глаза поминутно приходится вытирать от чего-то липкого. Он знает только, что глокеншпиль вобрал в себя огромное количество чистой энергии и достиг состояния, прежде за таким инструментом не замеченного: это пламенеющее, огненное, визжащее чудище, комета, архангел, древо вспыхнувшей магнезии, прижатое к его телу, упертое в его пах. Энергия передается по центральной оси, через подставку, в гениталии, что при других обстоятельствах было бы возбуждающе.
Лоуренс некоторое время бесцельно бродит по палубе. Кто-то просит его помочь открыть люк. Только тут он сознает, что по-прежнему зажимает руками уши. Правда, иногда он одной рукой норовит протереть глаза — их по-прежнему заливает. Когда он окончательно разжимает уши, звон смолкает, самолетов больше не слышно. Ему хочется спуститься в трюм, потому что все опасное падало с неба и хорошо бы отгородиться от него чем-нибудь прочным, но большинство матросов думают наоборот. Вроде бы в них попали две не то торпеды, не то не торпеды, и они пытаются поднять пары. Офицеры и старшины, черные и красные от гари и крови, наперебой гоняют Лоуренса с разными, очень спешными поручениями, которых он не понимает отчасти и потому, что уши все время зажаты руками.
Примерно через полчаса ему приходит мысль избавиться от глокеншпиля, который только мешает. Глокеншпиль казенный, Лоуренсу строго приказано его беречь. Лоуренс очень серьезно относится к таким вещам еще с тех пор, как его допустили к органу в Вест-Пойнте, Виргиния. Однако сейчас, глядя, как горит и тонет «Аризона», он впервые говорит себе: «А ну его к чертям». Вытаскивает инструмент из гнезда и в последний раз в жизни оглядывает — больше ему никогда не придется держать в руках глокеншпиль. Ясно, что беречь уже нечего — к некоторым пластинам приварились куски черного покореженного металла. Отбросив последние угрызения совести, Лоуренс швыряет глокеншпиль за борт в общем направлении «Аризоны» — стальной военной лиры, под чье бряцанье идет ко дну тысяча человек.
Как раз когда она исчезает в пятне горящего мазута, налетает вторая волна бомбардировщиков. Зенитки наконец открывают огонь и осыпают снарядами окрестные жилые дома. По улицам бегают человекоподобные факелы, за ними — люди с одеялами.
До конца дня Лоуренс Притчард Уотерхауз и остальные ВМС борются с последствиями того, что различные двумерные структуры на этом и других кораблях, поставленные, дабы препятствовать смешению различных веществ (например, воздуха и мазута), получили пробоины. Некоторые конструкции, призванные (а) оставаться горизонтальными и (б) служить опорой для тяжелых предметов, также не отвечают своей цели.
