Зря он дергался. Дуглас Макартур Шафто предлагает выпить за успешное плавание. Два года назад это показалось бы Рэнди банальным и узколобым. Сейчас он воспринимает тост как кивок в сторону моральной неоднозначности мира и одновременно упреждающий маневр с целью пресечь всякую высокопарность. Рэнди выпивает виски одним глотком и говорит: «Ну, поехали», что тоже до ужаса банально, но все это собирание в кружок на берегу его нервирует. Он вступал в деловое предприятие, а не в клику заговорщиков.
Четыре дня они плывут на прао. Лодка пыхтит днем и ночью с постоянной скоростью десять километров в час, держась прибрежного мелководья по периферии моря Сулу. Погода благоприятствует. Дважды останавливаются на Палаване и один раз на Миндоро — заправиться топливом и что-то на что-то выменять. Груз укладывают в корпус, люди ходят над ним по палубе из уложенных поперек досок. Так одиноко Рэнди чувствовал себя разве что в бытность школьным «ботаником», но его это ничуть не печалит. Он много спит, потеет, пьет воду, прочитывает пару книжек и возится с новой джи-пи-эской. Самая ее выдающаяся черта — грибообразная антенна для приема слабых сигналов, полезная вещь в трехъярусных джунглях. Рэнди ввел в ее память широту и долготу Голгофы; теперь, нажав пару кнопок, он может получить азимут и оставшееся расстояние. От бухточки была почти тысяча километров. Когда прао утыкается в песок у Южного Лусона, и Рэнди на манер Макартура спрыгивает в воду, расстояние всего сорок км. Однако впереди высятся вулканы, черные, окутанные облаками, и он по опыту знает, что сорок километров по бездорожью будут труднее, чем первые девятьсот шестьдесят.
Неподалеку над кокосовыми пальмами вздымается колокольня старой испанской церкви, сложенная из вулканического туфа; ее уже красит розовым очередной до тошноты красивый тропический закат. Прихватив несколько бутылок воды и попрощавшись с Леоном и его семьей, Рэнди берет курс на церковь. По пути он стирает координаты Голгофы из джи-пи-эски на случай, если ее конфискуют или сопрут.
Следующая мысль Рэнди явственно говорит о состоянии его ума: когда смотришь на гроздь разбухших молодых кокосов в темном волосатом паху пальмы, отчетливо понимаешь, что они — гениталии дерева. Удивительно, как испанские миссионеры не приказали вырубить их под корень.
По дороге Рэнди приобретает эскорт из полуголых филиппинских детишек, явно не привыкших к появлению белых людей. Он не паникует, но надо будет позаботиться, чтобы никто не вызвал полицию.
Перед церковью стоит спортивный японский автомобиль с пугающе смещенным верх центром тяжести. Вся деревня сбежалась полюбоваться на это диво. Да уж, конспирация на уровне. Немолодой водитель оперся на передний бампер, курит и болтает с деревенской знатью: священником и, черт возьми, полицейским, вооруженным берданкой. Практически все курят «Мальборо», которым, надо думать, угостил их шофер. Рэнди надо настроиться на филиппинский образ мыслей: чтобы тайно проникнуть в страну, не нужно вползать на берег по-шпионски, безлунной ночью, в матовом черном гидрокостюме. Люди не дураки, они тебя увидят — их надо просто к себе расположить.
Рэнди закуривает. Он в жизни не курил, пока несколько месяцев назад не понял, что это — ритуал, что некоторые люди обижаются, когда ты отказываешься от предложенной сигареты, и что несколько затяжек точно его не убьют. Местные жители, за исключением шофера и священника, ни слова не говорят по-английски, и это для него — единственный способ общения. И вообще, учитывая все прочие перемены, почему бы уж заодно не стать курильщиком? Может, на следующей неделе он начнет колоться героином. Для смертельной отравы сигареты на удивление приятны.
Водителя зовут Мэтью; как выясняется, он не столько шофер, сколько харизматический утрясатель, умасливатель и сглаживатель всевозможных острых углов. Рэнди пассивно наблюдает, как он шутками и прибаутками вытаскивает их с импровизированной сельской сходки. Вероятно, это было бы невозможно, если бы не очевидная поддержка священника. Полицейский смотрит на того, словно спрашивая, как быть; священник взглядами и жестами выражает какую-то сложную мысль, после чего Рэнди пробирается на пассажирское сиденье, а Мэтью садится за руль. Уже в темноте они выезжают из деревни по отвратной грунтовой дороге. Местные ребятишки бегут, держась рукой за машину, как секретные агенты в кино, и отстают только через несколько километров, когда дорога становится чуть получше и Мэтью может наконец переключиться с первой передачи.
Это не та часть мира, где разумно колесить по ночам, но Мэтью явно не хотел застрять на ночь в деревне. Рэнди неплохо представляет, что будет дальше: многочасовая езда окольными дорогами, препятствия в виде свежесобранных кокосов и досок, уложенных поперек на манер «лежачих полицейских», чтобы машины не разгонялись и не давили детей и собак. Он откидывается на сиденье.
Яркий свет заливает кабину, и Рэнди думает: блокпост, полицейские, прожекторы. Свет заслоняет черный силуэт. В стекло стучат. Рэнди поворачивается и видит, что шоферское место пусто, ключей в зажигании нет. Мотор выключен. Он выпрямляется и трет лицо, отчасти спросонок, отчасти — поскольку, вероятно, разумнее держать руки на виду. Стук в стекло становится более нетерпеливым. Окна запотели, видны только размытые очертания. Рэнди хватается за ручку, чтобы опустить стекло, но окно автоматическое и не открывается при выключенном двигателе. Он еле-еле находит, как открыть дверцу — и кто-то забирается в машину.
В следующий миг она у Рэнди на коленях, боком, головой у него на груди. «Закрой дверцу», — говорит Ами. Рэнди повинуется. Она изворачивается к нему лицом, ее тазовый центр тяжести безжалостно трется о ту область между пупком и ляжками, которая за последние месяцы превратилась для Рэнди в один огромный половой орган. Ами двумя руками стискивает его шею и вцепляется в подголовник. Он полностью обездвижен. Очевидно, за этим должен последовать поцелуй; Ами делает рывок в сторону Рэнди, но передумывает, видимо, решив, что задача номер один — хорошенько его рассмотреть. Целую минуту они смотрят друг на друга. Это не томный взгляд и уж точно не сияющий, скорее он означает: «Во что мы, черт побери, вляпались?» Обоим по-настоящему важно, что каждый понимает всю серьезность происходящего. Эмоционально, да, но и с правовой и, за отсутствием лучшего термина, с военной точки зрения. Как только Ами убеждается, что ее парень все просекает, она позволяет себе чуть скептическую усмешку, которая постепенно расползается до ушей, а затем смешок, который у девушки более мирных наклонностей можно было б назвать хихиканьем. Потом, просто чтобы прекратить смех, она изо всех сил тянет за стальные опоры подголовника и прижимается лицом к лицу Рэнди. Десять сердцебиений она трется о его щеки, потом находит губы. Это целомудренный поцелуй, проходит долгое время, прежде чем ее губы приоткрываются, в полном согласии с осторожно-скептическим подходом Ами ко всему, и гипотезой, которую Рэнди высказал в Уитмене, что она девственница.
По сути, жизнь Рэнди в эти мгновения достигла наивысшей точки. Он наконец осознал, что свет за окном — заря, а не прожектор, и теперь пытается прогнать мысль «хорошо умереть в такой день», поскольку ясно: он может разбогатеть, прославиться, что угодно, но ничего важнее этих минут с ним уже не произойдет. Ами тоже это понимает и длит поцелуй, пока у нее не заканчивается дыхание, а потом приникает лбом к ключицам Рэнди: изгиб его горла и линия ее головы повторяют друг друга, как побережья Африки и Южной Америки. Рэнди почти не в силах удерживать ее тяжесть. Он упирается ногами в пол и пытается сдвинуться на сиденье.
