— Ни у кого в моей семье не было ни власти, ни денег, — сказал Рэнди.
— Думаю, Чарлин говорит вот о чем, — вставил Томас (он прилетел из Праги с женой Ниной, жил у Рэнди дома и сейчас решил взять на себя роль миротворца). Он выдержал паузу, чтобы ласково переглянуться с Чарлин. — Вы принадлежите к привилегированной элите просто потому, что происходите из семьи потомственных ученых. Члены привилегированных элит редко осознают свои привилегии.
Рэнди закончил его мысль:
— Пока не приходят такие, как вы, и не объясняют, какие мы тупые и морально разложившиеся.
— Именно ложное самовосприятие, о котором говорит Томас, и делает властные элиты такими недоступными, — припечатала Чарлин.
— Ну, я не чувствую себя таким уж недоступным, — сказал Рэнди. — Я пахал как ишак, чтобы стать тем, кто я есть.
— Многие люди тяжело трудятся всю жизнь и ничего не достигают, — вставил кто-то.
Берегись! Начался обстрел!
— Что ж, я виноват, что имел наглость чего-то достичь, — ответил Рэнди, впервые с начала разговора начиная заводиться, — но я понял, что если много работать, заниматься самообразованием и шевелить мозгами, можно пробиться в жизни.
— Ну, это прямо из какого-нибудь нравоучительного романа века так девятнадцатого, — вставил Томас.
— И что? Если идея старая, это не значит, будто она неверная, — ответил Рэнди.
Небольшой ударный отряд с подносами взял стол в окружение. Официанты переглядывались, решая, можно ли вмешаться в конфликт и подать обед. Один из них осчастливил Рэнди тарелкой с вигвамом из почти сырого тунца. Миролюбивые силы перехватили контроль над разговором и разбились на кучки, в которых все со всеми усиленно соглашались. Джон посмотрел на Рэнди собачьими глазами, словно спрашивая: «Ты ведь это и ради себя тоже?» Чарлин старательно его не замечала, включенная в консенсус-группу с Томасом. Нина, напротив, старалась встретиться с Рэнди глазами, но Рэнди на нее не смотрел, опасаясь страстного взгляда «иди сюда», потому что хотел одного: как можно скорее выйти отсюда. Через десять минут зазвонил пейджер. Рэнди посмотрел вниз и увидел номер Ави.
Гарь
После японской бомбежки американская база в Кавите, на берегу Манильской бухты, горит знатно. Бобби Шафто и остальной четвертый полк МПФ успевают налюбоваться пожаром, пока корабль украдкой скользит мимо. Из Манилы драпают ночью, как воры. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько оплеванным, и остальные морпехи тоже. Японцы уже высадились в Малайе и прут на Сингапур, как взбесившийся паровоз; обложили Гуам, Уэйк, Гонконг и хрен еще знает что. Всем ясно, что следующая цель — Филиппины. Казалось бы, полк морской пехоты здесь пригодится.
Однако Макартур, видать, считает, что может защитить Лусон в одиночку, стоя на стенах Интрамурос с кольтом сорок пятого калибра. Морскую пехоту сплавили. Куда — неизвестно. Многие охотнее ударили бы на Японию, чем оставаться здесь, с армией.
В ночь, когда началась война, Бобби Шафто впервые возвратил Глорию в лоно семьи.
Род Альтамира живет в Малате, милях в двух к югу от Интрамурос, недалеко от того места, где Шафто с Глорией провели свои полчаса у набережной. Город обезумел, такси поймать невозможно. Матросы, морпехи, солдаты высыпают из баров, ночных клубов, танцзалов и пачками хватают такси. Полное сумасшествие, просто какая-то субботняя ночь в Шанхае — как будто война уже здесь. В конце концов Шафто полдороги несет Глорию на себе, потому что ее туфли не предназначены для ходьбы.
Альтамира настолько многочисленны, что могли бы сами по себе составить этническую группу, но все живут в одном доме и практически в одной комнате. Раз или два Глория начинала объяснять Шафто, кто в каком родстве состоит. Так вот, у Шафто тоже много родственников — по большей части в Теннеси, — однако его фамильное древо можно уместить на тетрадном листке в мелкую клетку. Рядом с фамильным древом Альтамира оно смотрелось бы, как одинокий росток в джунглях. Филиппинские семьи, мало что большие и католические, еще и переплетены, как лианами, отношениями крестные-крестники. Только попроси, и Глория охотно, даже с жаром начнет рассказывать, кто из Альтамира кому кем приходится, и это будет только общий обзор. Мозги у Шафто, как правило, отключаются в первые же тридцать секунд.
Он вносит ее в дом, где гвалт стоит всегда, а не только накануне военного вторжения со стороны Японской империи. Тем не менее, когда Глория появляется на руках у морского пехотинца США в первый час после объявления войны, все ведут себя так, будто среди комнаты материализовался Христос с девой Марией через плечо. Повсюду пожилые женщины простираются ниц, словно пустили горчичный газ. Однако они просто возносят хвалу Господу! Глория ловко спрыгивает на высокие каблуки — слезы исследуют безупречную геометрию ее щек — и целует всех членов рода. Три часа ночи, но все дети на ногах. Шафто видит взвод мальчишек лет примерно от трех до десяти. Все они потрясают деревянными мечами и ружьями. Все таращатся на Шафто в умопомрачительной форме, и все как громом поражены; он мог бы забросить по баскетбольному мячу в рот каждому. Уголком глаза он видит пожилую женщину, состоящую с Глорией в немыслимо сложном родстве и уже со следами ее помады на щеке. Женщина движется наперехват с явным намерением облобызать. Шафто понимает, что вырвется сейчас или никогда. Не обращая внимания на женщину и по-прежнему глядя только на мальчишек, он замирает по стойке «смирно» и отдает честь. Мальчишки козыряют, вразнобой, но очень молодцевато. Бобби Шафто поворачивается на каблуках и строевым шагом выходит в дверь. Он думает, что вернется в Малате завтра, когда все немного успокоится, проведает Глорию и ее близких.
Больше он ее не увидит.
Он возвращается на корабль. Все увольнения отменены. Ему удается поговорить с дядей Джеком, который подходит на моторке, так что можно перекрикиваться. Дядя Джек — последний из манильских Шафто. Эта ветвь семьи берет начало от Нимрода Шафто, из Теннесийских Добровольцев. Какой-то филиппинский повстанец под Кигуа прострелил Нимроду правую руку. Очнувшись в манильском госпитале, старый Нимрод, или Левша, как звали его с тех пор, понял, что ему нравится мужество филиппинцев, ради убийства которых пришлось изобрести новый мощный класс револьверов (кольт 45-го калибра). Более того, ему понравились их женщины. Нимрода тут же комиссовали. Выяснилось, что на военную пенсию по инвалидности в местной экономике много что можно сделать. Он занялся экспортной торговлей на берегу реки Пасиг, нашел себе жену — наполовину испанку, родил сына (Джека) и двух дочерей. Дочери со временем уехали в Штаты, в Теннеси, где Шафто обитали с тех самых пор, как в 1700-х освободились от кабального контракта, по которому попали в Америку. Джек остался в Маниле и унаследовал отцовское дело, но так и не женился. По манильским стандартам он неплохо зарабатывал и всегда оставался чем-то средним между просоленным морским волком и надушенным денди. С мистером Паскуалем они были партнерами лет сто. Так Бобби Шафто познакомился с мистером Паскуалем и так впервые увидел Глорию.
