Стрелка, однако, не движется, и Бишофу приходится повторить приказ. Оглохли, что ли, все от взрыва? А может, повреждены рули?
Бишоф прижимается головой к переборке и, хотя слух уже не тот, различает завывание турбин. По крайней мере силовая установка в порядке. Они могут двигаться.
Но «каталины» могут двигаться быстрее.
Что ни говори о старых громыхающих дизельных подлодках, на них по крайней мере были орудия. Можно всплыть, выйти на палубу, на воздух и солнце, и отразить удар. У «V-Миллион», плавающей ракеты, единственное оружие — скрытность. На Балтике это то что надо. Но здесь Миндорский пролив, океан прозрачен, как стекло. «V-Миллион» словно висит в воздухе на роялевых струнах прожекторных лучей.
Стрелка шевельнулась, миновала отметку «25». Бишоф чувствует, как пол прогибается под ногами от взрыва очередной глубинной бомбы. Сдетонировала слишком высоко, можно не опасаться. По привычке он бросает взгляд на указатель и попутно примечает время: 17.46. Солнце садится, его лучи отражаются от ряби на воде, и пилотам непросто разглядеть лодку сквозь завесу бликов. Еще час, и «V-Миллион» станет совершенно невидима. Бишофу останется только аккуратно отмечать скорость и курс, и можно будет, не всплывая, определять свои примерные координаты. Так за ночь лодка минует Палаванский проход или свернет на восток, через Южно-Китайское море — как им будет угодно. Больше всего он бы хотел высадиться в укромной пиратской бухте на северном побережье Борнео, жениться на симпатичной горилле и обзавестись небольшим семейством.
На циферблате глубиномера стилизованными буквами написано «Tiefenmesser». Нацисты любят старинный готический шрифт. «Messer» означает «измерительный прибор», а также — нож. «Das Messer sitzt mir an der Kehle» — «С ножом у горла», лицом к лицу с судьбой. Не дай бог, чтобы нож, приставленный тебе к горлу, двигался, как сейчас стрелка Tiefenmesser’а. Каждая черточка на шкале — метр воды, отделяющей Бишофа от солнца и воздуха.
— Хочу быть «мессершмиттом», — бормочет Бишоф. Messerschmidt — это тот, кто бьет молотом по ножу. А кроме того, замечательная штука, которая летает.
— Ты еще увидишь свет и вдохнешь свежего воздуха, Гюнтер, — говорит Рудольф фон Хакльгебер, гражданский математик, совершенно неуместный в рубке подводной лодки во время смертельного боя.
Хорошо, что Руди сказал это. Очень любезно выразил поддержку. Однако жизнь каждого моряка и сохранность золота на борту зависят от Бишофа, его душевного равновесия и особенно уверенности в себе. Иногда, если хочешь жить и дышать завтра, надо сегодня нырнуть в черную бездну, и это подвиг веры — в субмарину, в команду; веры, по сравнению с которой меркнет экстаз святого.
Бишоф вскоре забывает предсказание Руди. Доброе слово придает сил, как и слова остальных членов экипажа, улыбки, ободряющие жесты, хлопанье по плечу; мужество, инициатива и смекалка людей, когда они ремонтируют поврежденные трубы или перегруженные двигатели. Сила придает Бишофу веры, а вера делает его хорошим капитаном. Можно даже сказать, лучшим в мире. Хотя Бишоф знал капитанов и получше — их тела погребены в сплющенных подводных лодках на дне Северной Атлантики.
Солнце заходит, как будет заходить всегда и для всех, даже для загнанной субмарины. «V-Миллион» втиснулась в туннель Палаванского прохода и несколько часов несется по нему с совершенно невероятной скоростью двадцать девять узлов — в четыре раза быстрее, чем можно ожидать от подлодки.
Американцы обведут окружностью то место в океане, где заметили лодку. Но «V-Миллион» вчетверо быстроходнее обычных субмарин. Реальная окружность должна быть в четыре раза больше. Там, где лодка всплывет, янки не будут ее ждать.
Всплывать приходится; «V-Миллион» не в состоянии вечно делать двадцать девять узлов; она глупо, с неимоверной скоростью, израсходует топливо и перекись водорода, выжимая по шесть тысяч лошадиных сил из двух турбин. Топлива много, но перекись закончится к полуночи. Есть, конечно, слабенькие батареи и электродвигатели — их едва хватит, чтобы всплыть. Так что какое-то время они вынуждены идти в надводном положении, на дизельной тяге.
Лодка и часть команды дышат свежим воздухом; Бишоф внизу — обнаружились неполадки в машинном отсеке. Это, возможно, спасает ему жизнь, потому что их атакуют бомбардировщики, а он ничего не понимает, пока снаряды не начинают барабанить о внешний корпус.
Срочное погружение, как в старые добрые времена, когда их муштровали на Балтике. В молодости это захватывало, теперь наскучило. Бишоф поднимает голову. На какой-то миг он видит звезду через открытый люк; затем ее закрывает падающее изувеченное тело матроса.
Еще через пять минут глубинная бомба попадает в кормовую часть и повреждает оба корпуса — внешний и герметичный. Бишоф чувствует, как палуба кренится под ногами, а уши начинает закладывать. На субмарине это дурное предзнаменование. Кто-то с грохотом задраивает отсеки, чтобы задержать проникновение воды в носовую часть, обрекая на гибель тех, кто остался сзади. Но и те, кто впереди, тоже мертвецы, остальное лишь вопрос времени. Переборки не могут сдержать пять, шесть, семь, восемь, девять, десять атмосфер. Они лопаются, вода давит наверх, пузырь воздуха в носовой части «V-Миллион» сокращается вдвое, затем еще вдвое, затем еще. С каждым разом волна давления молотом ударяет Бишофа в грудь, выколачивая из легких воздух.
Нос лодки направлен вертикально вверх, как стрелка на глубиномере. Палубы нет, стоять не на чем; трещат переборки; в отсеки врывается вода, заливая людей с головой, и те, не успев вдохнуть, судорожно плывут наверх, в пузырь.
Наконец искореженная корма втыкается в морское дно, и «V-Миллион» оседает, вращаясь вокруг оси и с хрустом ломая коралловый риф. Гюнтер Бишоф и Рудольф фон Хакльгебер оказываются в безопасном, уютном пузыре. Весь воздух, что раньше был в подлодке, теперь сжат до размеров автомобильной кабины. Внутри темно.
Бишоф слышит, как Руди щелкает замками своего алюминиевого чемоданчика.
— Только не зажигайте спички, — предупреждает Бишоф. — Воздух сильно сжат, спичка вспыхнет, как порох.
— Какой ужас. — Руди включает фонарик. Лампочка загорается, и тут же нить накала краснеет и превращается в маленький тусклый огонек.
— Лампочка лопнула, — объясняет Бишоф. — По крайней мере я успел увидеть ваше лицо. Ну и глупый же у вас вид.
— Ваш тоже оставляет желать лучшего, — говорит Руди. Бишоф слышит, как защелкиваются замки на чемоданчике. — Вы думаете, он будет плавать вечно?
— В конце концов корпус лодки проржавеет. Воздух из щелей начнет выходить наружу тоненькой ниточкой пузырьков; пузырьки, крутясь и поднимаясь, будут расширяться и превращаться в туманности протухшего газа. Вода в лодке поднимется и прижмет ваш чемоданчик к тому, что останется от прочного корпуса, к самому куполу. В чемоданчик затечет вода. Впрочем, где-нибудь в уголке, возможно, останется воздух.
— Я подумал, может, стоит оставить записку.
— Адресуйте ее правительству Соединенных Штатов.
