— В чем волшебство? Видео отправляется по телефону?
— Точно.
— Но ведь видеотелефоны существуют уже давно?
— Вся фишка в нашем программном обеспечении. Мы не пытаемся отправить видео в реальном времени — это слишком дорого. Мы храним данные на центральном сервере и перекачиваем их, например, в ночные часы, когда трафик низкий и время дешево. В конце концов данные добираются до здания корпорации «Эпифит» в Интрамурос. Оттуда мы по беспроводной технологии передаем их универмагам «24 часа» в Маниле. Магазину достаточно иметь для этого небольшую тарелку на крыше, декодер и бытовой видеомагнитофон. Пинойграмма пишется на обычную видеокассету. Мама заходит купить яиц или папа заскакивает за сигаретами, продавец говорит: «Вам пинойграмма» и вручает кассету. Они несут ее домой и узнают последние новости о детях. Потом возвращают кассету в «24 часа» для перезаписи.
Примерно на середине объяснений Ами схватывает основную мысль, поворачивается к иллюминатору и начинает языком выковыривать из зубов остатки завтрака. Она делает это с деликатно закрытым ртом, но процесс явно занимает ее сильнее, чем пинойграммы.
Рэнди охватывает необъяснимое желание не утомлять Ами. Не то чтобы он на нее запал: пятьдесят на пятьдесят, что она лесбиянка. Просто она такая открытая, такая непосредственная, что ей можно говорить все, как равной.
Вот почему Рэнди не любит бизнес. Он хотел бы говорить всем все. Ему хочется дружбы.
— Попробую догадаться, — произносит она. — Ваше дело — программы.
— Да, — отвечает Рэнди, словно оправдываясь, — но программы во всем проекте — единственно интересное. Остальное — клепать номерные знаки.
Ами немного просыпается.
— Клепать номерные знаки?
— Наше с партнером выражение, — говорит Рэнди. — В любой работе есть творческая часть — разрабатывать новую технологию или что-нибудь в этом роде. Все остальное — девяносто девять процентов — заключение сделок, поиск инвестиций, деловые встречи, маркетинг и продажи. Мы называем это клепать номерные знаки.
Она кивает, глядя в окно. Рэнди подмывает сказать, что пинойграммы — всего лишь способ наладить приток денежных средств, чтобы перейти к пункту второму плана. Он уверен, что тогда Ами не будет смотреть на него как на нудного компьютерщика. Однако Ами резко дует на кружку, как будто гасит свечу, и говорит:
— О’кей. Спасибо. Думаю, три пачки сигарет это стоило.
Кошмар
Бобби Шафто хорошо разбирается в кошмарах. Только что он, словно летчик из горящего самолета, катапультировался из старого заезженного кошмара в новехонький, экстра-класса. Кошмар, правда, какой-то недоделанный: в нем нет исполинской ящерицы.
Начинается с жара на лице. Если в одну цистерну слито столько горючего, сколько нужно пятидесятитысячетонному кораблю, чтобы идти по Тихому океану со скоростью двадцать пять узлов, и пролетающие нипские самолеты подожгли ее в несколько секунд, а ты стоишь настолько близко, что видишь торжествующие лица пилотов, то ощущаешь на лице именно такой жар.
Бобби Шафто открывает глаза, думая, что поднимает занавес сногсшибательного кошмара и сейчас начнутся «Торпедные бомбардировщики на 2.00!» (лидер проката) или «Атака с бреющего полета», семнадцатая серия.
Однако фонограмма кошмара почему-то не идет. Тихо, как в засаде. Он сидит на госпитальной койке, окруженный расстрельным взводом жарких прожекторов. Свет слепит, ничего не видно. Шафто моргает и фокусируется на струйке табачного дыма, которая растекается по воздуху, как мазут по воде тропической бухты. Пахнет соблазнительно.
Рядом с койкой сидит молодой человек. Шафто видит только несимметричный нимб там, где юпитер светит через бензиновый отлив взбитых волос. И красный уголек сигареты. Присмотревшись, Шафто различает силуэт военной формы. Не морпеховской. На погонах — лейтенантские полоски, как просвет в двери.
— Еще сигарету хотите? — спрашивает лейтенант. Голос у него хриплый, но жутко приятный.
Шафто смотрит на свою руку и видит зажатый между пальцев чинарик «Лаки страйк».
— Не вопрос, — с трудом выговаривает он. У него самого голос хриплый и замедленный, как у граммофона, когда кончается завод.
Чинарик заменяют на зажженную сигарету. Шафто подносит ее к губам. Рука в бинтах, под бинтами — раны, которые пытаются болеть. Однако что-то блокирует сигнал.
Ага, морфий. Неплохой кошмар, если в нем есть морфий.
— Готовы? — спрашивает голос. Черт возьми, Шафто где-то его слышал.
— Сэр! Не вопрос, сэр! — отвечает он.
— Вы это уже говорили.
— Сэр, если вы спрашиваете морпеха, хочет ли он еще сигарету или готов ли он, ответ один, сэр!
— Отлично. То, что надо, — говорит голос. — Мотор.
В кромешной тьме за юпитерами возникает стрекот. «Пошел мотор», — говорит другой голос.
Что-то большое снижается над Шафто. Тот вжимается в койку: эта штука больше всего похожа на зловещие яйца, какие откладывают в воздух японские пикирующие бомбардировщики. Однако она останавливается и зависает.
— Звук, — говорит другой голос.
Шафто всматривается и видит, что это не бомба, а микрофон на палке.
Лейтенант с начесом подается вперед, он стремится к свету, как замерзший путник в ночи.
Это же тип из кино. Как его… Ах да!
У Рональда Рейгана на коленях стопка карточек три на пять дюймов. Он берет новую.
— Что вы как самый молодой американский боец, отмеченный и Серебряной Звездой, и Военно-Морским Крестом, посоветуете морским пехотинцам, направляемым на Гуадалканал?
Шафто не задумывается. Воспоминание свежо, как вчерашний одиннадцатый кошмар: десять остервенелых нипов в «Желтолицые атакуют!»
— Уложить первым того, что с мечом.
— А. — Рейган поднимает нафабренные и подведенные брови, кивает начесом в сторону Шафто. — Пр-р-рекрасно! Их надо убивать первыми, потому что это офицеры?
— Нет же, твою мать! — орет Шафто. — Потому что у них мечи! На тебя когда-нибудь бежали с мечом, твою мать?!
Рейган отшатывается. Теперь он напуган, пот смывает с лица грим, хотя из окна с залива тянет прохладным ветерком.
Рейгану хочется скорее вернуться в Голливуд и закадрить старлетку. Однако надо торчать здесь, в Окланде, брать интервью у военного героя. Он перебирает карточки, откладывает штук двадцать подряд. Шафто никуда не торопится. Ему валяться на этой койке примерно до конца жизни. Он в одну затяжку вытягивает полсигареты, выпускает колечко дыма.
Во время ночного боя большие корабельные орудия выпускают кольца светящегося газа. Не толстые, как пончики, а тощие, они еще извиваются, как лассо. Тело Шафто пропитано морфием. Веки рушатся на глаза, нежа глазные яблоки, истерзанные табачным дымом и светом. Он вместе со взводом бежит навстречу приливу. Они — рейдеры морской пехоты и две недели преследуют по Гуадалканалу подразделение нипов, отстреливая их одного за другим. Им приказано выбраться в определенную точку на мысу и обстрелять из минометов «Токийский экспресс». Это достаточно безрассудная тактика, вполне в духе всей операции, которая с самого начала держалась на соплях. Рейдеры выбились из графика, потому что жалкая горстка нипов устраивала засады за каждым поваленным деревом, палила по ним всякий раз, как они огибали очередной мыс…
