— Я скоро в Америку, работать над проблемой шифрования голоса в лабораториях компании «Белл», — говорит Алан.
Лоуренс невесело смеется.
— Мы с тобой как те корабли у Лонгфелло, которые встретились в ночи, помигали сигнальными огнями и снова разошлись.
— Мы пассажиры на этих кораблях, — поправляет Алан. — Это не случайность. Ты здесь именно потому, что я уезжаю. До сих пор всю работу подразделения 2701 тянул я.
— Теперь это подразделение 2702, — говорит Лоуренс.
Алан расстроен.
— Заметил, значит.
— Очень неосторожно с твоей стороны, Алан.
— Наоборот! — говорит Алан. — Что подумает Руди, если заметит, что во всей армии союзников нет ни одного подразделения, номер которого был бы произведением двух простых чисел?
— Ну, это зависит от того, насколько часто такие числа встречаются и сколько других чисел не использовано, — говорит Лоуренс и начинает решать первую часть задачи. — Опять риманова дзета-функция. Везде она вылезает.
— Вот это по мне! — говорит Алан. — Разумный, деловой подход. Не то что у них.
— У кого?
— Вот здесь. — Алан останавливается и смотрит на деревья, которые, на взгляд Уотерхауза, ничем не отличаются от соседних. — Вроде они. — Он садится на упавший ствол и начинает доставать из рюкзака оборудование. Лоуренс садится рядом и тоже развязывает рюкзак. Он не знает, как работает устройство — это изобретение Алана, — и исполняет роль хирургической медсестры: по мере надобности подает инструмент и материалы. Доктор говорит без умолку, поэтому не просит подать нужную вещь, а смотрит на нее пристально и хмурится.
— У кого по-твоему? У придурков, которые используют информацию, полученную из Блетчли-парка.
— Алан!
— Не придурки, скажешь? Возьми Мидуэй! Идеальный пример.
— Ну, я был рад, когда мы выиграли сражение, — осторожно замечает Лоуренс.
— А тебе не показалось немного странным, немного удивительным, немного явным, что после всех блестящих обманных маневров Ямамото этот ваш Нимиц в точности знал, где именно его искать? В одном определенном месте всего Тихого океана?
— Ладно, — говорит Лоуренс. — Я возмутился, докладную написал. Наверное, из-за нее сюда и попал.
— Так вот, мы, англичане, ничуть не лучше.
— Да?
— Если бы ты узнал, что мы творим в Средиземном море, ты бы ужаснулся. Это скандал. Преступление.
— Что мы там творим? — спрашивает Лоуренс. — Я говорю «мы», а не «вы», потому что теперь мы союзники.
— Да, да, — нетерпеливо отвечает Алан. — Так утверждают. — Он замирает, проводит пальцем вдоль цепей схемы, рассчитывая в уме индуктивности. — Ну, мы топим конвои. Немецкие конвои. Топим направо и налево.
— Конвои для Роммеля?
— Да. Немцы грузят топливо, танки и боеприпасы в Неаполе и отправляют суда на юг. Мы их топим. Топим почти все, потому что взломали итальянский шифр С38m и знаем, когда они выходят из Неаполя. А последнее время мы топим вообще все суда с припасами, которые особенно нужны Роммелю, потому что взломали его шифр «Зяблик» и знаем, что он настойчивей всего требует.
Тьюринг щелкает на своем изобретении тумблером. Пыльный конус из черной бумаги, привязанный к плате бечевкой, противно верещит. Конус — это репродуктор, надо думать, из радиоприемника. Алан берет ручку от метлы с длинной проволочной петлей на конце (вдоль палки к плате тянется провод) и проводит ею на уровне пояса, пока петля, как лассо, не повисает перед Лоуренсом. Репродуктор вопит.
— Отлично. Реагирует на твою пряжку, — говорит Алан.
Он ставит конструкцию на сухие листья, роется в нескольких карманах и, наконец, вытаскивает листок, на котором печатными буквами написано несколько строчек. Лоуренс узнал бы листок где угодно: это дешифровальная ведомость.
— Что там у тебя, Алан?
— Я записал подробные инструкции, положил в пузырек из-под амфетамина и спрятал под мостом, — говорит Алан. — На прошлой неделе я забрал пузырек и расшифровал инструкции. — Он машет листочком в воздухе.
— Какой шифровальный системой ты пользовался?
— Моей собственной. Хочешь, попытайся взломать.
— А почему решил выкопать именно сейчас?
— Это была предосторожность на случай немецкого вторжения, — говорит Алан. — Теперь, когда вы вступили в войну, нас точно не оккупируют.
— И много ты зарыл?
— Два серебряных слитка, Лоуренс, каждый на сумму примерно сто двадцать пять фунтов. Один должен быть совсем близко.
Алан встает, вынимает из кармана компас, поворачивается лицом к северу и расправляет плечи. Потом поворачивается на несколько градусов.
— Не помню, учел ли я магнитное склонение, — бормочет он. — Точно! Ладно, все равно. Сто шагов на север. — Алан углубляется в лес. За ним идет Лоуренс, которому поручено нести металлоискатель.
Доктор Тьюринг может ехать на велосипеде и, не прерывая разговора, считать обороты педалей. Точно так же он может считать шаги и разговаривать. Впрочем, не исключено, что он просто давно сбился со счета.
— Если все, что ты говоришь, правда, — произносит Лоуренс, — то мы наверняка допрыгались. Руди должен был сообразить, что мы взломали их коды.
— Существовала неофициальная система, которую можно считать предшественницей подразделения 2701, или 2702, или как там мы его называем, — говорит Алан. — Когда мы хотим потопить конвой, то посылаем самолет-разведчик. Разумеется, наблюдение — не настоящая его цель, мы и без того знаем, где конвой. Цель — пролететь так близко, чтобы его заметили. Тогда с корабля отправляют радиограмму, что их засек самолет службы наблюдения. Когда мы после этого их топим, немцы не удивляются — во всяком случае, не настолько удивляются, чтобы понять истинное положение дел.
Алан останавливается, сверяется с компасом, поворачивает на девяносто градусов и начинает идти на запад.
— По-моему, это мертвому припарки, — говорит Лоуренс. — Насколько вероятно, что союзный разведчик, посланный наугад, случайно заметит все до одного конвои?
— Я уже подсчитал и готов поспорить на любой из моих серебряных слитков, что Руди подсчитал тоже, — отвечает Тьюринг. — Вероятность очень мала.
— Значит, я прав, — говорит Лоуренс, — и, судя по всему, мы допрыгались.
— Может быть, еще нет. Пока все на волоске. На прошлой неделе мы потопили конвой в тумане.
— В тумане?
— Туман висел весь день. Засечь конвой с воздуха было нельзя. Эти кретины все равно его потопили. У Кессельринга, ясное дело, закрались подозрения. Тогда мы сфабриковали сообщение (зашифрованное кодом, который, мы точно знаем, нацисты вскрыли) к вымышленному агенту в Неаполе, в котором благодарили за информацию о конвое. С тех самых пор гестапо прочесывает портовые районы Неаполя — ищет нашего человечка.
